Эллиз показала себя. Она поставила Ригеля, Лию на место, и она сделала это не на словах, а на деле. Она на деле защитила свою подругу Кристин. Она на деле вышла против Кевина, мага температуры и просто… Раскатала его в сухую, так чисто. Чарльз был восхищен. Смотря за тем, с какой угрозой девушка взирала на противника из-под капюшона, Чарльз не мог выбросить из головы мысль. Это была та же самая девушка, что обещала кастрировать Чарльза, если он попробует украсть ее туфли. Это была та же самая девушка, что в припадке наворачивала круги в реке, потому что забыла о том, какая вода была холодная осенью. Эллиз, кричащая «Ковальски, анализ!», и Эллиз, с таким суровым взглядом смотревшая на валяющегося у ее ног Кевина, — это была одна и та же Эллиз. И у Чарльза не было слов, чтобы описать то, что он чувствовал из-за этого. Хотя… Одно все-таки нашлось. Несправедливо.
Почему он встретил такую девушку не в магазине рядом с домом, пока пытался выбрать, какой попкорн будет вкуснее? Почему он встретил ее не год назад, когда заканчивал универ? Почему такой девушкой ни с чего вдруг стала Эллиз? Хотя нет. Не было никакой проблемы в том, что этой девушкой стала Эллиз. Проблема заключалась в том, что Эллиз была Беллатрикс. Одной из семи новичков, которых ему с Линдой поручили «изучить». Идиотизм! Несправедливость!
Чарльз вздохнул, а после… снова опустил взгляд на бумажный листок. Это было письмо, выстраданное за вечер письмо, которое Чарльз написал Эллиз и в котором он постарался раскрыть всю суть того, что он чувствовал по поводу произошедшего между ними, а, кроме того, всю суть «потом», от которого Чарльз стремился раз и навсегда отказаться. Да. Он написал это письмо с целью отказаться. Отказаться от Эллиз, от обещания, от всего, что он успел ей наговорить. И сделал это Чарльз не потому что хотел, а потому что должен был. Ведь, как бы он ни чувствовал себя, как бы он ни опровергал свое разочарование, он все еще не мог вернуть Эллиз то «потом», которое обещал. Сейчас, пока идут Большие игры, Чарльз не мог вернуть ей желанного, потом, когда Большие игры закончатся, он также не сможет этого сделать. Поэтому… Зачем заставлять ее ждать того, что не произойдет, если можно просто сказать «прости, но нет»? Пусть она лучше разозлиться и обидеться на него, чем разочаруется в себе. Да, так будет правильнее. Поэтому он и написал это письмо. И вот его содержание:
«Я пятый раз переписываю это дерьмо, и, если честно, я задолбался. Серьезно. Думаю, ты даже видишь это по тому, как сильно отпечаталась ручка на бумаге (на самом деле, я всегда так давлю, пока пишу, но тут давай сделаем вид, что это было намеренно). Так вот.
Эллиз. глубокий вздох
Прости меня, я ошибался. Насчет обещания. Честно. Я не должен был его тебе говорить, по крайней мере, я не должен был озвучивать его с тем намеком, с которым озвучил. Этого намека там не должно было быть. Его там и нет, собственно. Как и смысла в самом обещании. Ты прекрасная девушка, Эллиз, правда. И я уверен, что у тебя получится найти такого же прекрасного парня, но давай не будем строить иллюзий, будто этим парнем был или являюсь я. Возможно, я сейчас выставляю себя идиотом, а ты, пока читаешь, наверняка смеешься с того, откуда я вообще взял эти мысли про парня и т.д. Но правда. Мне все равно. На тебя все равно. На то обещание и на бал. И единственное, на что мне не наплевать, — так это на свою совесть. Мне неприятно, что моя совесть замаралась той глупостью, что я озвучил тебе, поэтому этим письмом я просто хочу очиститься. Вот и все. И я уверен, ты поймешь меня, а если и не поймешь… Ты всегда можешь просто возненавидеть и забыть, тем более что ненавидеть меня, и правда, есть за что. Спасибо за тот вечер, я здорово повеселился. Но на этом все.
Извини».
И никакой подписи в конце. Будучи уверенным, что Эллиз поймет, кто написал ей это письмо, Чарльз решил не уточнять свое имя. Пусть он останется тем парнем с набережной, который так и не успел представиться ей сам. Пусть он останется простым «извини» после этого правда злого письма, которое самому Чарльзу было неприятно писать. Единственное, что было правдой из этих слов, — «извини». То самое последнее «извини». Почему же он соврал в остальном? Да потому что так Эллиз будет проще «возненавидеть и забыть». Ему бы самому было неприятно получить нечто подобное, а так… Да, как бы то ни было, Чарльз был уверен в правильности своего поступка. Возможно, со стороны он выглядел и ужасно, мерзко, подло, тем не менее это было правильно. Правильно, хоть до глубины души и нечестно.
И таким образом, прогнав в голове весь тот план, что он успел придумать за прошедший вечер, Чарльз наконец нашел себя на набережной Офриса, куда его привела Кристин в качестве гида на экскурсии, билет на которую он все же купил для себя. Единственный и последний.
Спрятавшись под капюшоном своей любимой толстовки — темно-синей с яркой надписью на груди, Чарльз огляделся по сторонам, совершенно не вникая в ту ахинею, которую несла мадам экскурсовод для их группы. Чувствуя, как неожиданные воспоминания субботнего бала нахлынули на него, Чарльз поджал губы, цепляясь взглядом за имевшие значения места. Вот парк, где и проводили тот бал, а Эллиз танцевала с Ником. Вот река, которую сейчас организаторы превратили в пустой и сухой ров. Чарльз стиснул зубы, не имея возможности перестать смотреть на него. Еще три дня назад он сидел на тех ступенях, рядом с тем мостом, с улыбкой глядя на то, как Эллиз барахталась в реке, пытаясь достать со дна телефон. А уже сейчас ни реки, ни телефона, ни улыбки на лице Чарльза не было. И даже Эллиз. Всего через пару минут не стать должно было и Эллиз, потому что после этого письма она снова превратиться в обычную Беллатрикс. Одну из семи таких же игроков-новичков. Чарльз нахмурился. Да уж. Неприятно было это все.
И таким образом, вздохнув, парень снова перевел напряженный взгляд на Кристин, наконец приступившей к тому, чтобы объявить «свободное время». Чарльз не стал дожидаться конца ее речи. Сунув руки в карманы толстовки, туда, где и лежало письмо, парень просто направился в сторону кафе Восточный Эдем. По его расчетам персонал, у которого в это время шел обеденный перерыв, уже должен был подойти к кафе и занять там места. Поэтому слиться с толпой не должно было составить для парня серьезной проблемы. Пока Эллиз работает, она вряд ли обратит внимание на несуразного парня в толстовке и капюшоне. А Чарльз за это время как раз успеет передать записку… Рену. Да. Чарльз не хотел отдавать Эллиз это письмо прямо в руки. Он не хотел встречаться с ней, даже пересекаться взглядом, потому что иначе он вряд ли сможет вообще взять себя в руки и вручить ей это письмо. Письмо, которое она не заслужила.
Чарльз нахмурился и, наконец зайдя в кафе, огляделся, увидев у одного из дальних столиков Эллиз. Девушка стояла с блокнотиком в руке, под диктовку записывая заказ одного из клиентов. Чарльз поджал губы и в тот же момент отвернулся, направившись к Рену за барную стойку.
— Добрый день, — сказал ему Рен, когда Чарльз занял один из свободных барных стульев. Парень ответил коротким кивком, а после добавил:
— Добрый день.
И в этот момент сбоку послышался знакомый голос, который Чарльз тут же узнал.
— Рен, сил моих больше нет, я тебе отвечаю! — нахмурилась девушка, встав буквально в полутора метрах от Чарльза и начав набирать заказ в терминале.
Чарльз стиснул зубы от абсурдности произошедшего. А после, опустив взгляд вниз, он ловко облокотился на руку, убедившись, что из-под капюшона его не было видно, и тогда же Эллиз продолжила говорить:
— Я просто не понимаю. У нас есть в меню чесночные гренки, есть чесночный хлеб. Каждый божий раз я говорю: «Будьте внимательнее, уточните в меню, что есть что и потом только заказывайте», и каждый раз от меня просто отмахиваются, наугад называя гренки или хлеб, и что в итоге? Четвертый раз только на моей практике мне приходится все менять, потому что, видите ли, это я принесла не то, что нужно. Бомбит сракотан, — вздохнула Эллиз, подняв взгляд на Рена. Бармен в ответ лишь прыснул, глядя на то, какой ворчливой Эллиз сейчас выглядела. — Ну-ну, посмейся. В следующий раз, когда перепутают лимонный мохито с лаймовым, переделывать заказ и страдать будешь уже ты, окей?