— Вот то-то и дело, что нет, — сказал Стемид. — Я сначала то же думал, да он поклялся мне Перуном, что ненавидит христиан, и рассказывал мне, что слыхал от верховного жреца, Богомила, с которым он часто беседует, такие речи об этих проклятых кудесниках, что волосы у него становятся дыбом, когда он повстречается с христианином. Богомил сказывал ему, что они сбираются по ночам, близ Аскольдовой могилы, на развалины бывшего их храма, который построил при княгине Ольге какой-то боярин Ольм, а после приказал разорить князь Святослав Игоревич; что у них тут происходят такие богомерзкие дела, что даже киевские ведьмы близко к тому месту не подходят; что они едят малых детей, пьют кровь человеческую, поклоняются каким-то расписным доскам и, вместо того что б чтить всемогущего Перуна, Световида[34], Ладу или хоть варяжского Одена, молятся злому Чернобогу[35] и просят его извести нашего отца, великого князя Владимира. А вы знаете, братцы, как любит его Всеслав: так даст ли он себя прельстить этим злодеям.
— Отчего же он так переменился? — спросил гридня.
— Допытаться не мог, а заметил только одно, что несколько дней сряду он каждое утро выезжает чем свет из Киева и возвращается не прежде полуден. Мне он говорит, что будто объезжает Сокола — своего вороного коня. Но зачем же он ездит всегда один и не берет даже с собою слуги своего? Да добро, уж я же его подстерегу!
— Тс, тише, тише, братцы! — сказал варяг. — Вон, кажется, девушки собрались в кружок: верно, какая-нибудь красавица хочет спеть песенку. Послушаем…
Фрелаф не ошибся: все затихло в шумном хороводе, и одна из девушек запела звонким и приятным голосом:
— Ай да соловьиное горлышко! — сказал большеголовый детина. — Ну, знатно пропела!.. Да и песенка сложена хитро.
— Клянусь Геллою[36], — вскричал варяг, — эта певица стоит Фрелафова поцелуя, и во что бы ни стало я ее поцелую.
— А если она чья-нибудь невеста? — прервал Стемид.
— Так что ж?
— И жених ее здесь?
— Тем лучше: я при нем ее поцелую.
— А если он детина плечистый и не любит, чтоб его невесту целовали?
— Не любит! А мне какое до этого дело?
— Полно хвастать, Фрелаф! — подхватил гридня. — Ты только боек на словах, а как дойдет дело до кулаков, так первый за куст спрячешься.
— Кто? Я?! — вскричал Фрелаф. — Я, природный варяг, побоюсь ваших русских кулаков? Так ступайте же за мною: я вам покажу, как у нас за морем целуют красных девушек!
Фрелаф расправил свои огромные усы, понадвинул на глаза стальной шлем и выступил вперед.
Стемид, гридня и несколько других молодых воинов пошли вместе с ним. Девушка, пропевшая песню, сидела на траве посреди своих подруг. Увидя приближающуюся толпу ратных людей, она поспешно вскочила; хоровод расстроился, и все ее подруги, как дождь, рассыпались по лугу.
— Нехорошо, господа честные, нехорошо! — кричали граждане киевские, идя вслед за воинами. — Не трогайте наших девушек!
Но молодые люди, не слушая их криков, стали их ловить, а Фрелаф пустился догонять певицу, которая побежала прямо к Велесову капищу.
36
Гелла