Кто-то из придворных сравнил её красоту с красотой мраморной Афродиты, подаренной отцу Ефанды послами из Италии. Хотя не всякий мог согласиться с таким сравнением: если иметь в виду внешнее сходство — холодно-надменное, то да, но Ефанда обладала богатым внутренним миром и пылким воображением, наверное, поэтому без всяких слёз и колебаний согласилась ехать в страну язычников в надежде полюбить и обуздать дикую натуру прекрасного славянина, каким ей представлялся Рюрик.
Удостоверившись, что прошедшая буря на самочувствие сестры особо не повлияла, Одд вышел наверх. По своим размерам новгородское судно превосходило любую варяжскую дракарру в полтора раза. Оно было построено ещё Гостомыслом, но в отличие от обычных лодей было палубное и предназначалось для дальних походов по северным морям. На судне, таким образом, места хватало всем: и дружинникам Одда, и новгородским ратникам, и морякам. Сейчас большая их часть занимала всю нижнюю палубу, другая располагалась в кормовых и носовых трюмах; и все они без исключения, по очереди, когда не случалось попутного ветра, сидели на вёслах, заменяя уставших. Как варяги, так и славяне пленников и рабов в качестве гребцов на судах не использовали. Арабы тоже имели на Карабах[59] своих гребцов — считали, что невольники в критических ситуациях могут подвести, как неоднократно происходило на византийских хеландиях. Пленные или рабы могли, скажем, если им это нужно было, притвориться усталыми и не подчиниться надсмотрщикам, невзирая на их грозные бичи.
В это нелёгкое путешествие к норвежскому конунгу Рюрик послал двух своих лучших мужей — Крутояра и Венда, которые свободно изъяснялись по-норвежски. Одд нашёл их в передней части судна разговаривающими с кормчим. Выяснилось, что они обсуждали путь дальнейшего возвращения не через Неву-реку и Волхов, предполагая там засаду Водима
Храброго, а через Западную Двину и Ловать — путь трудный, но, с их точки зрения, более безопасный. Услышав о Водиме да ещё с приставкой Храбрый, Одд поморщился, как от зубной боли. Своего дальнего родственника он не только не любил, но не выносил даже краткого общения с ним: наглый, самоуверенный, хвастливо выставляющий напоказ свои мнимые достоинства, Водим не так давно, перед провалившимся походом в Исландию, виделся с Ефандой и восхищался её красотой...
Одд взглянул на берег датчан, вспомнил, как они завоевали остров Руген, откуда родом Рюрик, и как он изгнал их оттуда. Молодец князь! Отомстил Готфриду за смерть своего отца! А датчане такие же, как Водим, фанфароны, если говорить на языке жителей Франции — страны, совсем недавно входившей в Великую империю Карла Великого, теперь же раздробленной, потерявшей былую славу и ставшей лёгкой добычей для не ведающих страха, отважных сынов Скандинавии.
А Рюрик — сокол; ещё не видя его, Одд заочно воспылал к нему братской любовью, как когда-то к жившему на севере Норвегии потомку вождя Альфиду.
Одд находился тогда в том возрасте, когда ему предстояло пройти испытание морем, а Альфид, несмотря на молодость, уже носил титул «морского ярла». Норвежский король и доверил ему своего сына.
В представлении семнадцатилетнего юноши Альфид рисовался красавцем-богатырём, и Одд также заочно полюбил его как брата. А при встрече Альфид оказался невысоким и стройным, всего-то старше королевича на четыре года.
Когда загружался корабль Альфида, Одд не раз бывал на причале и всё воображал, как он отправится в морское путешествие, полное приключений. И вспоминал вису из саги:
И наконец-то они сели «на лихого скакуна» и поехали на восток и шли так четыре дня, а после, когда подул северный ветер, повернули на юг и в середине пятого дня увидели устье широкой реки, где оказалось множество китов мелкой породы. Потом они плыли ещё один день вверх по этой реке. И хотя там дули свирепые ветры, викинги Альфида нашли людей, которые ютились в жилищах, сложенных из глыб льда.