– Меня зовут Асмодей, – повторяю. Вслух произношу собственное имя, закрепляю его за собой. Мое сокровище, мой подарок.
Взмах, и еще один удар – не отдам.
Взмах, удар – мое.
Взмах, удар – мой.
– Меня зовут Асмодей.
Пинком отправляю стул вместе с мальчишкой в дальний угол.
– Назови собственное имя, – выплевываю вместе с серой. В лучших традициях Средневековья. Некоторые из вас так и не переросли его. Некоторым нравится погорячее.
– Билли, – бормочет паренек.
– Расскажи, Билли, что же в тебе особенного.
Если бы дело происходило на поверхности, если бы у Билли было настоящее тело, теперь он был бы уже мертв. Вы знали, что смерть от болевого шока была распространенной проблемой врачей Средневековья? Пока ты ампутируешь ногу, пораженную гангреной, твой подопечный отбрасывает коньки, заливая горе бражкой. Некоторые уходили в мир иной постепенно, некоторые – быстро, от сердечного приступа.
– Расскажи, Билли, – несуществующая кожа кнута рассекает предплечья Билли, которыми тот загородил свое тщедушное тело.
Мне становится легко. Смешно, радостно. Душа Билли – простое дело. Здесь не может возникнуть неприятностей. Имя останется при мне.
– Ни-ничего, – выплевывает Билли. Он начинает лебезить, поэтому я хватаю его за горло и отправляю в полет к противоположной стене. Тело ударяется о стену, мальчишка кашляет, выплевывая кровь. Повреждение внутренних органов. Распространенная смерть во время рыцарских турниров. Удар копья в грудную клетку – разрыв селезенки. Прямое попадание мечом – отказ почек. Билли испытывает на себе то, к чему его средневековые предки почти успели привыкнуть.
– Расскажи, Билли, как же ты оказался здесь, – подталкиваю подбородок Билли рукоятью кнута, заставляю его посмотреть мне в глаза. Он зажмуривается и получает пощечину. Когти оставляют на щеке заметный след. Шрамы, которые я создаю, быстро исчезнут, но память о них останется с Билли навсегда. Переродившись, стоя перед зеркалом в дешевом мотеле, Билли будет разглядывать свое новое лицо и замечать там следы несуществующих рубцов. Ты меня никогда не забудешь, так вы говорите любимым? Единственный, кого будет помнить Билли всю свою новую жизнь, – я.
– М-меня убили, – отвечает он. Из уголка рта стекает тонкой струйкой смесь слюны и крови. Крови там больше, и я отпускаю Билли, потому что пределы его сознания могут оказаться очень хрупкими. Сломать такую душу – пара пустяков, а мне нельзя этого делать. Тоже самое с боями без правил по кабельному – никаких смертей, только впечатляющее шоу.
– Кто тебя убил? – спрашиваю я. Отступаю подальше, достаю из небытия сигарету и закуриваю.
– Люди, – отвечает Билли.
В нем нет ничего необычного, он смотрит открыто, и вызов, который был с ним, когда он вошел в комнату, растворился в слезах, размазанных по лицу. Сейчас Билли не назовешь красивым, он весь изуродован ссадинами, кровоподтеками, рваными ранами.
– Какая-нибудь секта? Ты плохо ел кашу? – моя ирония заметна невооруженным взглядом. Я презираю его, и надеюсь, что этого чувства ему хватит для того, чтобы подняться. Единственное, что поднимает людей с колен после адской боли – гордость.
– Я просто был не тем, кем должен был стать, – отвечает Билли. На его изуродованном лице вспыхивает злость. Ненависть, почти ярость. Я улыбаюсь. Нет никакого сомнения, что он попал ко мне по собственной вине. И, тем не менее, он винит людей.
– Расскажи мне о своей жизни, Билли, – говорю я. – Присядь, – я указываю вежливым небезразличным жестом на стул.
Ноги плохо слушаются Билли, но он все же доползает до стула, подтягивается и садится. Он упрямый. Упрямый, наглый и злой – беспроигрышный набор. Билет в один конец. Мне придется немного сжульничать. Сделать так, что ему дадут второй шанс. Оправдают по всем статьям. Вам доводилось быть адвокатом дьявола? Вы когда-нибудь были поручителем по кредиту для человека, в чьей добросовестности у вас имелись сомнения? Вы утешали нерадивую жену, когда ее бросал муж? Вы говорили ребенку, что в его плохих оценках виноваты учителя? Наверняка, вы понимаете, о чем я. Билли придется вернуться к людям, потому что я не хочу того же для самого себя. Меньше всего я хочу вернуться на поверхность. Никто из нас не хочет этого. Короткая, лишенная всякого смысла жизнь, страшный конец и глухое одиночество по пути. Не пожелаешь даже врагу, правда?
– Все началось с Аманды, – говорит Билли. Сейчас я уверен, что ему уже исполнилось тридцать. Двадцатилетние редко начинают истории своих жизней с таким расчетливым пафосом.
– Твоя подружка? – спрашиваю я, затягиваясь.