Чужая кровь заливала руки. Он с отвращением оттолкнул от себя тело упыря, поставил ногу на грудь и резко дернул меч на себя. Монстр выгнулся, выхватил ртом воздух и прошептал:
– Благослови тебя Господь.
ПАУЧЬЯ БАШНЯ
Ричард посмотрел вверх и увидел в пространстве между полом и потолком зала гигантскую паутину. В тусклом свете факелов ему сложно было сразу различить детали, но когда силуэты сложились в голове, он стал пятиться назад к двери осторожными шагами. Сердце забилось быстро-быстро, мозг начал лихорадочно искать возможные пути к отступлению, но глаза продолжали неотрывно смотреть вверх.
Тонкие нити выбеленной бечевки переплетались сложным симметричным узором, образуя еще одну плоскость, на которой, подвешенные за разные части тела, висели фигуры десятков женщин. Ричард заставлял себя думать, что их еще можно называть фигурами, и рано – телами. Фарфорово-светлая кожа отливала синевой, тонкая веревка удерживала их в воздухе в искореженных позах. Многие висели вниз головами, но кое-кто – почти горизонтально, обвитый бечевкой, словно паутиной.
Ричард проглотил страх и выкрикнул:
– Здесь есть живые?
Никто не ответил. Стряхнув с лица капли пота, он отложил факел на каменный пол, извлек меч из ножен и повторил вопрос:
– Здесь есть живые?
Паутина оставалась неподвижной. Ричард заставил ноги двигаться вперед и шел до тех пор, пока не оказался точно в центре круглого зала. Много столетий назад в этом самом зале, как гласили предания, священнослужители возносили молитвы Небу, короли просили о благословении богов, воины давали клятвы верности, а невинные девицы – святые обеты.
Ричард снял шлем и запрокинул голову, разглядывая заслоненный чужим святотатством купол. С такого ракурса подвешенные казались летящими. Руки их устремились вниз, к земле, и против воли Ричард подумал о том, что они выглядят попавшими в Землю Обетованную праведниками. Они были принцессами, горошины которых оказались слишком велики для их спин. Русалочками, которые отдали слишком много ради человеческих тел. Он еще раз смахнул с лица пот – факелы вдоль стены нагревали воздух, а запертые много лет назад окна не выпускали его наружу. Пахло гнилью, нечистотами и кровью.
Реальность обрушилась на Ричарда одним махом, он резко выдохнул и согнулся от судороги в животе. Еды ему не попадалось уже два дня, и на поверхность мраморного пола пролилась только слюна. Захотелось пить, он обернулся к выходу и решил пойти назад.
– Помоги, – донеслось в тот же миг сверху.
Он снова запрокинул голову и заметил, что одна из фигур протягивает к нему руку. Глаз ее не было видно, но пальцы двигались, и она, откашлявшись, повторила скрипящим, изломанным голосом:
– Помоги.
Ричард почувствовал, что теряет контроль над собой. Холодная голова, с которой он пришел сюда утром, была измучена длинным подъемом, темными коридорами, древними костями и ветошью, от которой воздух стал пыльным и горьким. Теперь, стоя на самой вершине, посреди комнаты с мертвыми девушками, он понимал, что не сможет спасти даже ту последнюю, что все еще была жива.
– Не уходи! – женщина завизжала, надрывая горло. – Не бросай меня!
Снова попятившись, Ричард отбросил меч и побежал вперед, к факелу, а потом – к двери. Дернул ручку раз, другой, третий… Замер, пораженный, обернулся и увидел, наконец, то, за чем шел все эти месяцы.
Существо, которое стояло в центре, на том самом месте, где он вспомнил Землю Обетованную и заметил живую женщину, было значительно выше его самого. У него были длинные ноги, руки, тело, но в этой уродливости Ричард заметил своеобразную гармонию. Он, встретивший в жизни множество монстров, готов был поклясться Священной Семеркой, что стоящий перед ним родился таким. Особенным, необычным. Родился не в этом мире, но в том, от которого Семеро берегли их долгие годы. Здесь, в оскверненном храме, чудовище нашло себе новый дом и устроило его так, как сочло нужным.
– Ну и уродец, – заявило существо гнусавым, стеклянным голосом. Эхо размножило его, оттолкнув от высокого купола.
– На себя посмотри, – выпалил Ричард. Отступать было некуда, и – с мечом или без него – он был героем, искупителем, Божественной Дланью. Факел в его руке был Священным Пламенем, а гнев, который заступал место ужаса – Праведной Яростью.