– Мальчика нужно отправить наверх, – говорит он.
Это означает, что нам нужно перерождение. Незавершенный гештальт. Остаточная память на полотне чистейшей души, которая притянет клиента обратно, наверх. Кропотливая работа, ювелирная. Душу с сильным налетом не пропустят ревизоры Рая, абсолютно чистая субстанция ни за что не вернется обратно на Землю – они слишком хороши для этого дерьма. Нужна золотая середина, идеальный баланс. Достаточно груза, чтобы ее потянуло обратно, но слишком мало, чтоб запищали радары ревизоров. Контрабанда. Небольшой подарок человечеству от нас.
– Нельзя выпускать его, в любом случае, – говорит он.
Уточнение заставляет меня отшатнуться. Не для всех ушей, верно? Вы ничего не поняли. Вам неизвестно, как появляются подобные мне. Имя, жизнь, смерть. Дьявол остроумен. Асмодеус, пятый герцог, вы много слышали о нем, верно? Ирония в том, что это мог быть не я. Ирония в том, что пятых герцогов было непозволительно много. Просто название должности, место работы. Номер комнаты в гостинице, если хотите.
Если мне не удастся сделать из клиента террориста-смертника. Если я не смогу напичкать его необходимым и отправить наверх, туда отправят меня. Готовую чистую душу. Душу без воспоминаний, без привязанностей, все в лучших традициях небесной канцелярии. Никто не заметит разницы. Асмодеус, пятый герцог, останется в комнате с четырьмя стенами, стулом и лампой дневного освещения, но это буду уже не я.
Мальчику предложили мое место. Никогда не смотрели бои без правил по кабельному?
***
Глаза у него большие, заплаканные. Он заходит в комнату нерешительно, закрывает дверь. Минуту назад на стуле сидела Мери, но теперь душа ее улетела вовне, и кабинет чисто убран.
Он выхватывает взглядом контуры стен, задирает голову, чтобы запомнить источник света, обращает внимание на стул в центре. Потом садится, наизнанку. Спинка спереди, он положил на нее ладони, а сверху – голову. Выглядит безобидно и мило.
– Меня зовут Асмодей, – говорю я.
– Я знаю, – отвечает он.
Сражение начинается. У меня есть фора, я знаю правила игры. Дьявол не вышвыривает ценных сотрудников. Просто немного конкуренции. Свежая кровь помогает сохранять в коллективе нужное настроение. Вы сильней рвете задницу, если вам в спину дышит преемник. Надеетесь, что вас повысят. Знаете, кто стоит над пятым герцогом Ада? К сожалению, никого. Моя ступень – верхняя. Я попал сюда слишком давно.
Я не сидел на стуле, помните?
– Мне надо разрыдаться и раскаяться, верно? – спрашивает он.
– Искренне, – уточняю.
Он ухмыляется. Злой, жестокий мальчишка. Сколько ему лет? Двадцать? Тридцать? Судя по щетине, никак не меньше. Теперь это происходит позже. Половое созревание, так они это называют. Для нас вы все равно остаетесь мальчиками и девочками. Ничего не меняется с самого рождения. Детство, юность, молодость, старость? Нет, это для тех, кто прошел через врата. Они повзрослели, научились нести ответственность, стали мудрыми и успели полюбить смерть. Они готовы идти дальше, собрали весь необходимый багаж.
– Асмодей, пятый герцог, – шепчет мальчишка. Губы его двигаются как в замедленной съемке. Он повторяет фразу снова и снова.
Тогда я достаю кнут.
Рукоять ложится в руку, отдавая прохладой. Несуществующие вещи, они возникают из глубин моего подсознания, или из другого мира, что не так уж важно. Они всегда под рукой.
И первый удар приходится по лицу. Удар, от которого он не сможет защититься. Удар, который он не забудет, даже если мое имя останется с ним навсегда. Шрам длинной в вечность.
Живого человека, на поверхности, на Земле, можно убить таким ударом. Не пытайтесь повторить это в домашних условиях. Трюки выполнены профессионалами. Кнут в моей руке – продолжение тела. Иногда клиенты отказываются начинать вежливый диалог.
Мальчишка смотрит прямо перед собой. Удар заставляет его отшатнуться, а я могу вспоминать миг испуга на лице снова и снова. Секунду, когда ехидная самоуверенность сменилась ужасом. Кровь стекает по лицу, и он еще не ощущает боли. После такого удара его сознание будет приходить в себя долго. Сначала оно осознает удар, затем себя, и только потом придет к жестокой мысли о боли. Мальчишка впивается в спинку стула ногтями, прикусывает язык, зажмуривает глаза. Страх сменяется болью. Что лично вы предпочитаете на чужих лицах? Страх или страдание? Меня устроит любой вариант.