На секунду девушка даже усомнилась в бессмертии души, ведь перед ней, как раз, лежало молчаливое свидетельство обратного. Потухшие глаза несчастной в последней мольбе были обращены вверх, вьющиеся белокурые пряди разбросаны по каменным плитам, на теле начали появляться признаки начавшегося разложения, а в груди огромным рубином сияла рукоять кинжала, лишившего ее загробной жизни.
— Она мертва! — в ужасе проговорила Аврора, глядя в пылающие гневом серые глаза Алекто.
— Немногим мертвее обычного, — презрительно фыркнула та. — Полежит немного, да восстановится. Кто-то же должен был поплатиться за плохое настроение Господина. Вот пусть теперь переживает она снова и снова это ощущение. На Земле бы подобная смерть заняла несколько секунд, но здесь грешная душа будет переживать собственную смерть до тех пор, пока кто-то не решит кинжал вынуть.
— «Люди, а ведут себя хлеще демонов», — про себя отметила Аврора, опускаясь подле несчастной. Сейчас она не желала вникать в причины того, почему никто так и не отважился помочь служанке: может, боялись гнева повелителя; может, в собственном равнодушии утонули. Как бы то ни было, девушка ухватила кинжал за рукоять и попыталась вытянуть острие. Камень на навершии навершии тут же воспламенился огнем, который, как по волшебству перетек в ее руку, заставив кожу пылать изнутри. Каждая венка на руке будто засветилась. Теперь-то она поняла истинную причину: видимо клинок, освященный черной магией, подчинялся только своему владельцу, намертво застыв в теле жертвы, но и свою руку Аврора разжать уже не смогла, оставалось только тянуть, со святой верой в то, что магическая защита дрогнет раньше, чем выжжет нутро обеим жертвам.
Перехватив второй рукой крестовину, она попыталась подняться на ноги, чтобы вложить в движения всю массу своего тела, а точнее чистой души. Мгновение спустя лезвие зашаталась и постепенно начало выходить из тела несчастной, сияя алым огнем. Не сразу Аврора разглядела на нем какие-то символы, а как разглядела — выронила кинжал, машинально пытаясь осенить себя крестом, благо, вовремя одумалась, вспоминая о том, где находится. Подобного святотатства здесь точно терпеть не будут. В аду властвует лишь один Бог, и имя ему Люцифер!
— Как ты посмела? — прошипела Алекто, замахиваясь на нее хлыстом. Получать еще одну порцию страданий она не хотела, а потому попыталась использовать всю свою хитрость, чтобы переменить течение мыслей своих надзирателей.
— Лишь о благе повелителя радею, — закрывая лицо руками, чтобы защититься от удара, проговорила она. — Подумайте сами: посреди гостиной лежит разлагающаяся душа, а вдруг к хозяину гости приедут, а тут такое! Это же в высшей степени моветон, — произнесла она, наблюдая за реакцией Алекто. На миг ее рука застыла в воздухе. Очевидно, женщина что-то обдумывала, а потом, видимо, приняв ее слова за истину, приказала убрать неприглядное тело из гостиной, но пощечину ей все же дала.
Возможно, эта история имела бы другую развязку, если бы в этот момент в дверях не появился Асмодей. Его появление сразу прекратило все препирательства, заставив каждую душу в страхе склониться. Помня свою прошлую оплошность, Аврора поклонилась даже ниже, чем того требовали правила, исподлобья наблюдая за его движениями: тихими, величественными, наполненными какой-то внутренней силой, которая окружала его почти осязаемым ореолом. Демон был силен, и сила его произрастала из самых глубин преисподней. Ад подпитывал его точно так же, как земля питает растения, а ветер — распахнутые крылья. Слышал ли он ее слова? Наверняка слышал — не мог не слышать!
В ужасе ждала Аврора своего приговора, какого-то нового, более изощренного наказания, которое откроет для ее души новые грани страдания, но этого не произошло. Подняв с пола клинок, который тут же потух в его руках, он бросил мимолетный взгляд на ее руку, которая до сих пор горела огнем. Девушка поспешила спрятать ладонь за спиной, сама не понимая этого поступка, будто демон не понимал, кто осмелился на подобную дерзость. В зале возникло затишье, каждый ждал его решения, но Асмодей просто развернулся и направился к себе в покои.
— Владыка, — взволновано проговорила Алекто, делая шаг вперед, — наказание…
— Уже наказана, — спокойно ответил он, не удостоив женщину даже взглядом.
Сначала Аврора не поняла его слов, вернувшись к своим обязанностям: дни потянулись друг за другом, обучение шло полным ходом, да и служанка, которая даже не удосужилась ее поблагодарить за помощь, пошла на поправку, радуя их своими завораживающими мелодиями. Только рука никак не проходила, напротив, с каждым днем жжение становилось все сильнее. Сначала, привыкшая к постоянным истязаниям, Аврора не обратила на это никакого внимания. Хотя где-то на задворках души появилось беспокойство: наученная горьким опытом, девушка знала, что раны от пыток в аду затягивались быстро, чтобы черти-мучители снова и снова могли истязать несчастные тела, а эта горела безудержным огнем. Несколько раз она порывалась пойти к Асмодею, чтобы припасть к его ногам, моля о милосердии, но какой-то первобытный страх сковывал ее тело каждый раз, когда она подходила к его покоям.
На седьмой день боль стала такой невыносимой, что она даже не смогла найти в себе сил, чтобы подняться с окровавленного ложа. Не смогли поднять ее ни удары огненных плетей, ни кипяток, которым обливали ее с ног до головы. Теперь-то она понимала, о каком наказании говорил Асмодей.
На следующий день ее положение сделалось еще хуже: за все пять лет в аду девушка ни разу не испытывала подобной муки. Казалось, какая-то невидимая сила по клеточкам разъедает ее изнутри. Несчастная металась, будто в горячке, отдаленно слыша взволнованные перешептывания. Видимо, местные обитатели тоже видели подобную реакцию впервые, а потому суеверные душонки начали обходить ее коморку стороной. Подумать только, ее даже переложили на каменный пол, чтобы облегчить страдания.
— «Какая небывалая забота!» — пронеслось в ее голове, девушка попыталась скривить ироничную усмешку, но сил на это не хватило. — «Неужели я так ужасно выгляжу, что меня пожалели демоны?» — перед глазами сразу предстал образ распластанной на полу служанки, на которую ни одна душа не обратила внимания. Что же такого произошло с ней, что вдруг столько внимания.
Через день ее навестил Ала́стор, а следом пришла и Дэлеб. Она видела лишь расплывчатые силуэты, но отдельные фразы, будто врывались в ее сознание, наполняя страхом все естество. Она слышала что-то о том, что «ее душа теряет вес», о том, что «в любой момент она может перейти в новую сферу и кануть в первозданной пустоте». Что ж, видимо, у всего есть свой конец — если они так взволновались, значит, и душа может умереть.
Каждую секунду связь разума с реальностью ослабевала, а мир вокруг уже начинал граничить с эфемерной фантазией, в которую, по неясным для нее причинам, постоянно врывался голос Асмодея. Она не могла разобрать его слова, как и в день, когда продала свою душу, но шла на его зов, как собака за своим хозяином.
Судя по всему, на следующий день дела ее стали совсем плохи, ибо к ней пожаловал не кто иной, как сам Асмодей. Аврора не видела его лица, но высокий силуэт не могла перепутать ни с кем, впрочем, как и запах. Когда он принимал человеческое обличие, за ним всегда следовал благоуханный шлейф муската и сандала, туманящий разум. Бросив несколько слов своим подручным, демон уселся на угол каменного ложа, склонившись над ней. Каждой клеточкой своего тела Аврора чувствовала жар, исходивший от него. И вновь вокруг повисла пугающая тишина, девушка ощущала на себе десятки любопытных взглядов, пыталась закричать, пыталась подать какой-то знак, но только обжигающие слезы стекали по ее лицу, наполняя душу страхом: не перед Асмодеем, а перед угрозой гибели бессмертной души. Почему-то в этот момент даже адские муки стали милее, пугающей пустоты, которая стала основой сущего мира.