— «Я не хочу умирать», — пронеслось у нее в голове, но судя по удивленному возгласу окружающих, у нее получилось вымолвить это вслух. Видимо в преддверии смерти не только к людям, но и к их умирающим душам возвращается сила, пытающаяся ухватиться за ускользающую нить жизни.
Уже проваливаясь в это пугающее «ничто», девушка почувствовала, как Асмодей заключил ее руку в свою ладонь, поразительно мягкую и нежную для демона, а еще такую теплую, что даже боль, терзавшая ее столько дней, начала отходить на второй план. Девушка нашла в себе силы открыть затуманенные пеленой слез глаза, с ужасом и удивлением наблюдая за тем, как подобный огонь вспыхнул в руке Асмодея, его вены тоже засветились, что в кромешной темноте ее коморки придавало действу еще большую таинственность и страх. Она не только чувствовала, но и видела, как пламя, терзавшее ее, начало перетекать из ее руки в руку демона, почувствовала судорогу, пробежавшую по его телу, сродни той, что чувствовала она, коснувшись кинжала, но мужчина лишь сильнее сжал ее ладонь.
— «Ему больно», — подумала она, и какой-то прилив жалости к собственному мучителю завладел ее сердцем. Обиды на Асмодея девушка не чувствовала, придерживаясь все того же убеждения, что взяла на вооружение пять лет назад: заключила сделку с Дьяволом по доброй воле, а потому — терпи.
Вскоре ей стало намного легче. Демон вобрал в себя все: ее страх, ее боль, ее душевные терзания. Огонь покинул тело, оставив после себя лишь выжженную пустошь, которая постепенно заполнялась покоем. Видимо похожие ощущения испытывали и люди, когда падшие окутывали их своими сетями. Поразительное чувство, которого она не испытывала, даже будучи живой. Оно не поддавалось объяснению, оно просто было…но, как и все сущее, было недолгим. Когда Асмодей отпустил ее руку — не осталось ничего, кроме душевного одиночества.
Мужчина уже собирался уходить, когда Аврора, в каком-то безумном порыве благодарности, ухватила его за руку. Окружающие так и ахнули, преисполненные благоговейного страха и любопытства. Даже Дэлеб, знавшая своего господина лучше всех, сделала шаг назад, пока не уперлась в стену. Такой дерзости не ожидал никто. Подумать только, рабыня осмелилась прикоснуться к Владыке без его на то позволения.
— Обычными плетьми наказание не обойдется, — шептались окружающие, наблюдая за дальнейшим развитием событий, как стервятники, жадные до зрелищ. Однако «великого гнева» за ее поступком не последовало. Асмодей молча вырвал свою руку из ее цепких пальцев и удалился, не обращая никакого внимания на неодобрительный ропот, раздавшийся за спиной.
Через несколько дней Аврора смогла вернуться к своим обязанностям, только вот свое обучение ей пришлой закончить, ибо велением Владыки превратили ее в молчаливую служанку, которую не одаривал презрительным взглядом разве что адский пес, привязанный у дверей. Словом, он и стал единственным ее другом в этой обреченной «дыре». Видимо даже в аду собаки были куда благодарнее людей, теплом платя за ласку.
Как ни старалась девушка найти себе друзей среди прочих душ — не получалось. Так и коротала она свою посмертную жизнь в одиночестве: убирая, прислуживая, готовя. Если хотят сделать из нее служанку — она будет служить, и служить будет хорошо: верой и правдой. Такое нехитрое решения нашла для себя эта хрупкая особа, втихомолку радуясь тому, что ей хотя бы не придется «развлекать» падших в борделях преисподней.
Да, такой была Аврора Д’Эневер, с детских лет не привыкшая делать что-то наполовину, она вкладывала душу в любое свое начинание, будь то уборка по дому или простое человеческое общение. По ее глубокому убеждению: уж если взялся за дело, то выполняй его с полной самоотдачей; если решился петь, то пой со всей страстью; если осмелился любить — люби самоотверженно, если избрал свой жизненный путь — иди до конца. Вот она и шла…в одиночестве блуждая по лабиринтам преисподней, одна против всего мира, ставшая его частью, но все же чужая. Ей не было места среди грешников, ибо каждый чувствовал в ней чистую душу, она не могла попасть на небеса, ибо носила на себе печать демонов, она не могла вернуться в мир живых, ибо навечно переступила границу смерти. Вечно неприкаянная и кающаяся — таково́ было ее бремя! Приговор был подписан окончательно и бесповоротно.
Дни тянулись неспешно. С ней никто не вступал в разговоры, предпочитая делать вид, что ее и нет вовсе, впрочем, невелика потеря. Когда все считают, что тебя нет — можно многое понять, а услышать и того больше. Этим она и занималась, исподтишка наблюдая за обитателями этой пещеры.
С первых дней особый интерес для нее представляла Дэлеб, бесчувственная на вид, она все же нашла в своей душе место для некоего чувства: запретного чувства к своему господину. Правда, по мнению Авроры, благородство этой привязанности было сильно опорочено демонской природой. Если падшие, когда-то коснувшиеся чистоты небес и высшей благодати, где-то в глубине души хранили память об истинной любви, хотя в реальности оной не пережили, то рожденные в Аду, толковали ее по-своему. Они наложили на нее печать порока и безумия, граничившего с жестокостью.
Не единожды Аврора становилась свидетельницей истязаний девушек, вернувшихся после ночи с хозяином. Так мучить своих соперниц могла лишь влюбленная женщина, пусть и любовь ее происходила родом из преисподней. Каждую ночь новые и новые несчастные шли в его покои, и каждое утро ревнивая надзирательница наказывала их за то, в чем они были невиновны. А Асмодей… он, может, и знал о подобных бесчинствах по отношению к его собственности, но предпочитал не вмешиваться, чтобы сохранить доверие и верность той, что тысячелетия была подле него, сумев узнать самые сокровенные тайны.
Ала́стор тоже был персонажем весьма занятным, в озлобленности своей не знавший равных. Порой, когда в аду устраивались показательные наказания, именно его приглашали на роль главного палача. Но была у этого демона одна благородная черта — безоговорочная верность своему повелителю, что в демонском мире было редкостью, ибо натура этих созданий была столь же переменчивой, как и ветер. Пока он попутный, на борт корабля поднимались десятки жаждущих добраться до власти за счет своего покровителя, но если на горизонте маячил шторм, они бежали, будто крысы с тонущего корабля. Но Ала́стор был не таким, по какой-то причине Аврора даже не сомневалась в том, что если корабль Асмодея пойдет ко дну, его верный товарищ отправится вместе с ним.
А вот мотивы Алекто, как ни старалась, Аврора не могла разгадать: женщина, вроде бы, была всюду, но при этом нигде; знала все, но до поры до времени хранила это знание — это и страшило. Всегда отстраненная, холодная, как глыба льда, оставившая свои эмоции перед вратами ада, она никогда не снимала маски со своего лица. О ее прошлом было почти ничего неизвестно, как и о причинах, сделавших ее узницей бездны, а это делало ее личность более притягательной.
Будучи от природы добродушной, Аврора все же не забывала о главном правиле жизни, которое в аду стало еще актуальней: держи друга близко, а врага еще ближе. Если уж решила выжить в этом мире — знай чего стоит бояться! Она знала, что с ней может сделать ревнивый гнев Дэлеб, знала, чего можно ожидать от вечно угрюмого Ала́стора, а вот на какую подлость может пойти Алекто — даже не представляла, а потому страшилась ее пуще остальных, хотя прочие грешницы относились к ее статусу «главной» с неким презрением, равняя ее с собой.
Но самой истинной загадкой был для нее Асмодей, его будто окутывал туман тайны, а тайна всегда притягательна. С того момента, как он вобрал в себя ядовитый огонь клинка, демон ни разу не удостоил Аврору своим вниманием, но порой, занимаясь работой «по дому» девушка чувствовала на себе его взгляд, буквально прожигающий спину. Это и пугало, и завораживало одновременно, пробуждая в душе достаточно сильные противоречия.
Будучи от природы натурой романтичной и наивной, Аврора по-своему истолковала поведение Асмодея в своей комнате. В каком-то дальнем уголке ее души зародилась уверенность в том, что несмотря на все свое напускное равнодушие, демон проявил в тот день заботу и глубокое участие к ее судьбе. А потому и девушка воспылала к нему глубокой благодарностью, особенно, учитывая тот факт, что сам демон в ее девичьем сознании с пытками не ассоциировался, ибо участия в них не принимал. Разубеждать в оном ее собственно никто и не пытался, а потому так и находила она некое утешение в своей детской вере в демонское милосердие.