Асорин. Избранные произведения

В который раз уже он пишет о былом, перебирая из страницы в страницу его приметы, припоминает ритм, мелодию и аромат канувших в Лету городов, вызывает тени друзей, соратников и противников, договаривает недосказанное, ловит эхо тех споров…

Один из них — давний спор с Мачадо — спустя шестьдесят лет разрешит чужой молодой голос: «Менее всего мы нуждаемся сегодня в литературных уроках. Сейчас нам нужнее урок достойно жить и достойно умереть — урок Антонио Мачадо». Асорин принял безоговорочный, запальчивый — и справедливый — приговор молодых, хотя знал, что исходный их постулат ложен. Он тоже разделял долги, хотя и по-другому: веря в главенство художнического долга. И счел себя вправе отделить его от человеческого, словно бы затем, чтобы собственной судьбой удостоверить неизбежный, пусть и отдаленный итог раздела — гибель художника. Это тоже урок. Он важен и сегодня, но не станем сводить к нему эту столько вместившую многотрудную жизнь. И вспомним не о закате, а о начале века — о том, что останется навсегда, о «Воле», об «Исповеди», о «Кастилии».

Н. МАЛИНОВСКАЯ

Антонио Мачадо АСОРИН Перевод Н. Ванханен

Багрянец нивы огненного жита,
в бобовом поле дух цветочной пыли,
Ламанчу, где шафраном даль покрыта,
он чтил равно с красой французских лилий.

Как он вместил подобное несходство —
так ясность и уныние несхожи.
Как сдержанность и холод благородства
не выдали смятения и дрожи?

Ему чужды и сумрачные норы
пещер, и дебри чащи нелюдимой,
но там, где светом озарило горы,

где кряж, как будто пенный вал гонимый,
где тишь селений и равнин просторы,
он словно башня в синеве родимой!

Antonio Machado

AZORIN

La roja tierra del trigal de fuego,
y del habar florido la fragancia,
y el lindo cáliz de azafrán manchego
amó, sin mengua de la lis de Francia.

¿ Cúya es la doble faz, candor y hastío,
y la trémula voz y el gesto llano,
y esa noble apariencia de hombre frio
que corrige la fiebre de la mano?

No le pongáis al fondo, la espesura
de aborrascado monte o selva huraña,
sino, en la luz de una mañana pura,

lueñe espuma de piedra, la montaña,
y el diminuto pueblo en la llanura,
¡ la aguda torre en el azul de España!

ВОЛЯ Роман Перевод Е. Лысенко

ПРОЛОГ

В былые времена исполненный рвения народ закладывал фундаменты своих храмов, обтесывал камни, воздвигал стены, сводил своды, расписывал витражи, ковал решетки, золотил ретабло, волнуясь, трепеща и стеная, в благочестивом единстве с величественным сооружением.

Община Еклы совершила в XIX веке то, что другие общины совершали в далекие века. Старинная церковь Вознесения стала им мала, в 1769 году городской совет решает соорудить другую церковь, в 1775-м заложен первый камень. Начинаются работы: копают рвы для фундамента, шлифуют каменные плиты, кладут основания стен. Но в 1804-м строительство прекращается.

В 1847-м работы возобновляются. Камень поставляет каменоломня Араби́, уже в июне на заброшенной площадке строительства снова раздается веселый рабочий шум. Трудятся: один подрядчик за 15 реалов в день, три каменотеса — по 10 реалов, два плотника — по 10 реалов, четыре каменщика — по 8 реалов, семь подручных — по 5 реалов, семь мальчиков — по 3 реала. Любопытно проследить перипетии работ по записям оплаты поденщиков. 8 июня мальчиков остается всего трое. Последнего из мальчиков зовут «Немой». Немому платят всего 2 реала. 15 июня Немого в списках уже не было. И я думаю об этом убогом, затурканном пареньке, который в течение недели смиренно, в меру своих силенок, приносит дань великому сооружению, а затем исчезает — быть может, умирает.