ЗЕЛЕНЫЙ МИР УЕДИНЕНЬЯ
Перевод А. Садикова
Не могу распроститься с этой книгой воспоминаний, не упомянув о «зеленом мире уединенья». Эти слова не мои — они принадлежат великому поэту. В свое время мы, правду сказать, не слишком восторгались искусством «фламенко». Верно и то, что тогда это искусство еще не было столь значительным. Пепа Ла Бандерильера, о которой Проспер Мериме упоминает в письмах Эстебаньесу Кальдерону, — еще не была известна всей стране. Время шумной славы для многих тореро, гитаристов, певцов и танцовщиц пришло позже. А в конце концов это искусство стали считать выразителем испанского духа. Возникла целая литература — одическая и дифирамбическая, посвященная этим персонажам. И даже скромница лирическая поэзия, и та не удержалась от восторга. В своем ослеплении мы позабыли, что для подлинной лирической поэзии — той, чей удел величие и бессмертие, источник вдохновения — это трагическая судьба человека и неустанный поиск того, что Луис де Леон назвал «истинной скрытой сущностью вещей».
Галисия была далеко. Духовно мы были связаны с ней через Валье-Инклана и Камило Бархиелу. Путь до Галисии казался тогда бесконечным. Эта туманная страна грез лежала словно на другом континенте, у границ обитаемой земли. Наша способность любить и понимать обнимала всю Испанию от края до края. Действие одного из прекраснейших романов Барохи происходит в обетованной Кордове. Я посвятил множество страниц Андалусии. Но у Галисии было, как видно, свое приворотное зелье. Бароха не мог тосковать, как я, по картинам Галисии. Пейзаж Басконии сродни галисийскому. Но неоглядную, равнинную галисийскую землю пронизывает какая-то щемящая, печальная одухотворенность, какой не знает Страна Басков со скрытой от глаз линией горизонта, пограничная страна, вдоль и поперек исхоженная и изъезженная путешественниками, стекающимися отовсюду.
«Зеленый мир уединенья» — это она, дальняя, одинокая земля Галисии. Всякий раз, читая «Odi barbarie»[94] Джозуе Кардуччи, я задерживаю взгляд на строфе, в которой поэт говорит о тишине и покое деревенской жизни:
И думаю о Галисии, стране уединенья. И передо мною встают пустынные зеленые равнины — всей грудью я вожделенно вдыхаю тишину. Чуть слышно, словно издалека, долетает народная галисийская мелодия. Я слышал народную музыку многих стран — Румынии, страны столь похожей на нашу, Венгрии, Италии, древней белокаменной России, России Лермонтова и Гоголя. Но ни одна песня не трогала меня так, как галисийские — до глубины души. В Париже, в 1939 году, мне как-то сказали, что в нашем посольстве будет «испанский вечер». И я написал послу, дону Хосе Феликсу де Лекерика, письмо, в котором просил его, чтобы на этот раз (хотя бы только однажды) «испанский вечер» не свелся к перестуку каблучков и страстным стонам в стиле фламенко. Я посоветовал послу предложить избранному обществу, которое соберется в посольстве, концерт галисийской народной музыки. Тогда бы гости услышали нечто единственное в своем роде, и вечер оставил бы неизгладимое впечатление. По меньшей мере такое же, какое произвела галисийская музыка в Париже в дни Всемирной выставки 1889 года, о чем рассказала Эмилия Пардо Басан в книге «По Франции и Германии». В Париже выступала тогда «Галисийская капелла» под управлением маэстро Вейги, чье искусство восторженно приветствовал Лоран де Рилье, знаток хорового пения. Песни, исполненные галисийцами, «не утонули в безбрежности парадного зала Трокадеро — нет, им внимали, рукоплескали, их вызывали на бис».
Путь в Галисию неблизкий, не то двадцать, не то тридцать часов поездом, который медленно идет по тряской колее. Тяготы пути не в счет в сравнении с той новизной ощущений, которую я там испытал. В тех уединенных долинах и тенистых горах жила столь милая моему сердцу народная музыка. И там обитал дух любимых мною поэтов — Росалии де Кастро, Ламаса Карвахаля. Из стихов Росалии, не понятой читающей публикой, мне больше нравились те, что написаны на ее родном наречии, и меньше — кастильские, собранные в книгу «На берегах Сара». Когда Росалия де Кастро пишет по-галисийски, кажется, вся ее душа изливается на бумагу легко, непринужденно, изысканно. А в ее испанских стихах чувствуется скованность — словно она берется за тяжелый инструмент, который ей не по руке. Галисия… разве найду я слова, чтобы рассказать о чудесных часах, проведенных там, в одиночестве, в отдалении от общества, в сельской гостинице, в самой дальней комнатке, затерянной в глубине коридора. Закрываю глаза и вижу поля, по которым я бродил, или морские дали, в которые вглядывался с высоты Геркулесовой башни в Ла-Корунье. И снова погружаюсь в умиротворение, подобное тому, какое доставляет уставшему человеку стакан парного молока — густого как сливки, изумительно вкусного, — мне довелось его отведать в маленькой харчевне, на тихой боковой улочке. С тех пор навек осталась у меня наивная мечта — добыть себе плащ, соломенный плащ, под которым укрываются от дождя галисийские крестьяне, надеть его и пойти куда глаза глядят, под мелкой изморосью на звук протяжной, бесконечно печальной песни, изредка прерываемой пронзительным и страстным криком — эхом иного мира.