Беккер не был знаменит. Он жил в бедности и умер безвестным. Современники не относили его к числу крупных дарований. Крупными считались другие: громогласные, велеречивые, витиеватые, напыщенные. Беккер писал мало; в пору всеобщего многословия его творения казались изящными безделками, хрупкими и недолговечными. Поэт должен был ощущать себя чужаком в литературной среде. Отчего не брался он за длинные, пространные, мощные и волнующие поэмы? Почему ни разу не вылилась из-под его пера патриотическая ода во славу величественных идеалов человечества? И все же этот грустный мечтатель, отверженный и безвестный, вечно погруженный в себя, ранимый, впечатлительный и скромный, автор коротких, словно из ничего сделанных стихотворений, глубже постиг душу человека и тоньше поведал о его чувствах, чем творцы громогласных од. Беккер служил высоким идеалам как большой поэт. Главные человеческие устремления — прогресс и справедливость — не что иное, как вопрос чувства. Искусство, цель которого красота и только красота, наделяет нас глубоким, острым и новым видением жизни, обостряет наше восприятие и помогает увидеть, понять и почувствовать то, чего раньше мы не видели, не понимали и не чувствовали. Цивилизация сделала еще один шаг; в будущем наш взгляд на мир будет иным, и наша душа уже не сможет безропотно, смиренно и покорно сносить то, что раньше принимала как должное, и вдобавок научится страстно желать того, о чем еще недавно не помышляла. Человек сделается тоньше, духовнее, и, благодаря этому, изменится, расширится, вырастет его понимание чужой боли, чужой скорби, иным станет отношение к правам другого.
Что же такое поэт-лирик, тот, кто не трубит о высоких целях человечества и все же трудится, без устали трудится во имя их. Беккер принес в испанскую культуру более глубокое, чем когда-либо, восприятие Природы. Обратимся к его «Письмам затворника». Их пейзажи проникнуты доселе неведомым щемящим чувством. До Беккера испанская литература не умела так говорить о сумрачных оснеженных вершинах, о вековых деревьях таинственной и безлюдной дубравы, о бегущих серебряными нитями потоках и печальном пепельном небе зимних сумерек.
По сути, романтизм Беккера — истинный. Нашему отечественному романтизму, пустому, трескучему, многословному, не хватало естественности, пока художник совсем иного склада не принес в литературу вместе с ощущением вселенской печали любовь к окружающему миру и преклонение перед природой. Страницы, написанные вблизи Монкайо, среди полей Тарагоны, в монастырской келье Веруэлы знаменуют эпоху в нашей литературе.
Принадлежность Беккера к чистому искусству не лишила его веры в прогресс и обновление. Обостренная способность тонко чувствовать, наделившая поэта ясным видением мира, сделала невыносимым для него зрелище несправедливости. «Я верю в будущее, — писал он. — Я с удовольствием слежу за тем, как новые идеи неодолимо овладевают умами людей и мало-помалу меняют облик Человечества, как невиданные доселе изобретения содействуют общению и развитию связей между странами, укрепляя национальный дух и в то же время стирая, если можно так выразиться, разногласия и противоречия между народами, руша преграды, их разобщающие».
Поэт не скрывает своей тяги к новому: «Минувшему, — замечает он, — нет смысла приходить вновь, и оно не вернется». Поздним вечером, перед листом бумаги, в безлюдии Веруэлы, представляются ему съезжающиеся в Королевский театр нарядные дамы, окруженные роскошью, привыкшие к исполнению малейших своих прихотей и капризов; и он вспоминает о других, бедных женщинах, соотечественницах этих богачек, их сестрах по крови, изнуренных и обессиленных, бредущих крутыми тропинками Монкайо в поисках охапки хвороста, чтобы потом, сгорбившись, тащить ее на плечах в неблизкий город. «Надо признать, — замечает поэт, — наш мир чудовищно несправедлив». На память невольно приходят строки о бриллианте из «Философских стихов» Гюйо: живые и чистые грани бриллианта не что иное, как кристаллы застывших слез той бесконечной череды рабочих, которая сделала бесценным камень, извлеченный некогда из глубин далеких копей, чтоб, отшлифованный до блеска, оправленный в золото, засиял он на теплой атласной коже красавицы.
Поэт, — читаем мы в одном из стихотворений Беккера, — живет в бесплотном мире меж бытием и снами. Он не спит и не бодрствует. Его дух «странствует по краю, где меняют вещи очертанья», где «в замирающем сознанье» «молчаливым кругом» сплетаются мысли. Кому не знакомо смутное ощущение усталости, душевного упадка, потерянности, когда в часы отчаяния, скорби и безверия внешний мир словно едва проступает за плотной завесой.