Из Сан-Роке компания отправилась в церковь Коллегии, это в двух шагах. Здесь благочестие, в стремлении к ложной красоте, загромоздило алтарь кричаще пестрыми букетами, подзорами, сборчатыми занавесочками. Асорин размышляет о безвкусице благочестивой бутафории, о прискорбном неумении украшать алтари и статуи святых. Ему приходят на ум гигантские многокрасочные букеты, воронкообразные мантии, унизанные огромными перстнями пальцы и высокие серебряные короны, раскачивающиеся на головах святых дев. И рядом с волнующей простотой распятия в церкви Сан-Роке вся эта безвкусная, суетная пышность кажется ему неким новым мученичеством, которому добрые прихожанки и добрые священники — конечно же, добрые, но отчасти и дерзкие — подвергают своих любимых святых дев и своих любимых святых.
Из церкви Коллегии они направляются в церковь Лас-Монхас. Пока идут по широкой улице, Асорин беседует с Хустиной. Возможно, он говорит с нею в последний раз, возможно, будет разорвана навсегда эта меланхолическая привязанность — нечто большее, чем любовь, — одной души к другой душе.
Алтари в Лас-Монхас и в соседней часовне Приюта также преобильно украшены очаровательными, бесполезными мелочами, которыми женщины — ради вящего нашего счастья — заполняют и алтари и нашу жизнь. Пока его спутницы молятся, Асорин размышляет о монахинях, живущих взаперти, вдали от мира, в покое и тишине. Все существующее только видимость, — думает он, — и поскольку мир это наше представление, тихая жизнь монахини не менее насыщена, чем бурная жизнь крупного североамериканского промышленника. И уж конечно, более эстетична — эти торжественные паузы, медленные, величавые движения, таинственные обряды, белые рясы с красными крестами или черные рясы с белыми покрывалами. Да, их жизнь более эстетична, а следовательно, более нравственна, более истинна и более человечна.
Отсюда они сперва идут в церковь Сан-Кайетано, а затем в Приютскую церковь. Эта церковь тоже бедная, но бедная той постыдной бедностью барочного стиля, который, если только не блещет пышностью, ужаснее всех стилей. Потом идут в Старую церковь с одним лишь нефом под горделиво высоким стрельчатым сводом. Колокольня здесь — блестящий образец Ренессанса, на ней снаружи, под балюстрадой, орнамент из человеческих голов с выражением муки на лицах, а внутри колокольни, на консолях, которыми завершаются нервюры сводов, две головы, мужская и женская, так близко помещены и выражение их лиц такое, что чудится, будто они соединены в вечном поцелуе, полном страсти и страдания… В простом обширном нефе ни души, он погружен в величавое безмолвие. Лишь потрескивают свечи, чьи огоньки выхватывают небольшие, слабо освещенные круги в густом, давящем мраке, скрывающем приделы и высокие своды.
Из Старой церкви пошли в приятную, уютную церковь Санта-Барбара, а из Санта-Барбара — в церковь Младенца Иисуса, недавно построенную и перегруженную кричащей пестротой, шедевр доморощенного архитектора.
Диалог Асорина и Хустины — прерываемый долгими паузами, этими долгими, скорбными паузами всех диалогов в Екле — прекратился. И наступило непоправимое — мягкий, тихий, но полный и окончательный разрыв. И все свершилось без громких фраз, без решительных слов, без надоедливых повторений — отдаленными намеками, чуть ли не догадками, в тайном, безмолвном диалоге двух душ, чувствующих одна другую и почти не нуждающихся в словах, жестах.
Последняя остановка — в Новой церкви. Тишиною наполнены ее просторные, классического стиля нефы. Наши паломники после недолгой молитвы выходят. Луна озаряет пустынные, широкие улицы. На фоне бледного неба рисуется громада храма. Он сооружен из белого известняка, такого хрупкого, что мало-помалу все разрушается, рассыпается. Косяки дверей, карнизы, верхняя часть стен — словом, вся церковь уже имеет плачевный вид развалины. И Асорин думает о том, сколько энергии, веры и энтузиазма вложено за целое столетие, чтобы воздвигнуть эту церковь, которая, едва ее закончили, сразу стала разрушаться, рассыпаясь и обращаясь в Ничто, стала жертвою неумолимого, потаенного течения времени.
Падре Карлос Ласальде — ректор колледжа. Вот уже несколько дней Юсте и Асорин ходят туда беседовать с падре Ласальде. В остроумной, изящной беседе они учиняют смотр всем делам человеческим и божеским.