Ну, а теперь поглядите на того достойного мужа. (Он смотрит на статую, изображающую старика, который обеими руками держит небольшой сосуд; длинная туника ниспадает широкими, симметрично расположенными складками, а на лице выражение глубокой печали, даже скорби.)
Этот старик — верующий, такой же истовый, наивный и неречистый, как любой из нынешних наших крестьян. А две женщины справа и слева от него, две эти женщины с покрывалами на головах — ни дать ни взять нынешние мантильи — да ведь они прямо из Еклы. Поразительно, как в этих двух статуях, созданных в далекие века, в этих двух столь древних статуях обнаруживаются черты, тип лица, даже решусь сказать, психика современных женщин Еклы, двух нынешних крестьянок! Приглядитесь к выражению унылой покорности на их лицах, к складке рта, к простодушному, чуть неопределенному взгляду с оттенком удивления и страха. Думаю, что эти две женщины, изваянные египетским скульптором, — это две жительницы Еклы, они идут в своих мантильях, совершив девятидневное моление и только что помолясь излюбленному своему святому о том, чтобы в нынешнем году был хороший урожай.
А этот кабальеро? (Указывая на статую другого почтенного мужа.) По-моему, он иерофант, напичканный тайными знаниями кабалистики, в его лице есть что-то от педагога.
Верно, вылитый педагог.
Выражение лица самодовольное, в наше время мы не колеблясь определили бы, что этот человек — социолог. Возможно, сей господин в свободные от богослужения часы сочинял объемистый ученый трактат об идеальном государстве — как Платон и Томас Мор.
И был, как Платон, сторонником сильной власти.
Причем вполне искренним. Ныне Ренан и Флобер, также мечтавшие о государстве, управляемом учеными, были бы восхитительными тиранами.
Утопии, утопии! Платон, который был чудесным человеком, человеком, достойным стать христианином, порою доходил до нелепостей, увлекаемый необузданной фантазией.
Платон упраздняет собственность, в чем он несколько опередил Прудона, и уравнивает женщин и мужчин в правах и обязанностях, за что ему полагается благодарность от современных феминистов. Почему женщины не могут быть равны с мужчинами, — говорит он, — если известно, что суки так же исправно служат на охоте и для охраны дома, как кобели?
Аргумент не блещет духовностью.
Вы правы, этот аргумент вполне можно было бы считать интерполяцией в сочинениях учителя, сделанной тайно каким-нибудь сатириком и женоненавистником, например, Аристофаном, который столько потешался над Платоновым феминизмом.
И однако же Платон, со всеми его столь подробно изложенными фантазиями, в отношении идеализма сильно отстает от Томаса Мора.
Да, Мор — это даже не мечтатель, но человек, который видел то, что рисует. Так точны приметы и черты, присущие его волшебному острову Утопии. Остров этот имеет в ширину двести тысяч шагов, но противоположные концы его, наивно говорит Мор, более узкие, почти заостренные, так что можно сказать, не погрешив против истины, что он имеет вид молодого месяца. На острове, разумеется, все очень счастливы, счастливее, чем на любых других островах. Подобно тому, как у всех современных народов есть служба, называемая воинской, в Утопии тоже есть служба, только земледельческая.
Обязательная земледельческая служба! Каждый горожанин трудится на земле два года, затем его сменяет другой, а он возвращается в город. Столица государства называется Амаурот, конституция его очень проста — каждый год избираются правители, именуемые «филархами», числом тысяча двести, а они в свой черед избирают государя. Выборы правителей происходят ежегодно, и можно сказать, что утопийцы проводят жизнь в праведных занятиях — они либо возделывают землю, либо посещают выборные собрания. А если к этому прибавить, что говорят они на чрезвычайно мелодичном языке, на котором кандидаты наверняка произносят великолепные речи перед своими избирателями, то можно положительно утверждать, что Утопия — лучший из выдуманных островов. Мор даже приводит несколько фраз на языке той страны. Например, чтобы сказать, что Утоп — то есть родоначальник этого народа и создатель пролива, благодаря которому образовался остров, — итак, чтобы сказать: «Утоп создал остров там, где острова не было», — употребляются следующие громкозвучные слова: «Утопос ха локкас пенля Чамаполта чамаан»… Представляете, как звучала бы на этом языке речь кого-нибудь из наших членов парламента!