Выбрать главу

Асорин медленно идет вперед. Окрашенные в зеленый, желтый, красный цвета, показываются строения Вентас с заборами из нетесаных досок, с большими зазывающими вывесками: «Ресторан де ла Унион», «Вилья де Мадрид», «Ла Глориоса», «Лос Андалусес». Народу на улице много, пестрыми волнами движутся щеголи в широких брюках и с зубочисткой за ухом, студенты, служанки, модистки, садовницы, господа в коричневых шляпах и белых галстуках. Органчики оглушительно играют марши тореадоров и томные вальсы; неистово вертится карусель; мелькают вверх и вниз качели. А в ресторанах звякают тарелки и кружат разгоряченные, потные пары… Проезжает белый катафалк, проезжает черный катафалк, две женщины, сидя на перилах моста, визгливо переругиваются и показывают друг дружке кулаки; большими прыжками передвигается нищий, опираясь на две палки; чуло кричит возчику, который проезжает на двуколке, хлеща своих мулов: «Прощай, Пепито!» И веселые, отрывистые, пронзительные звуки органчиков гремят, резвятся, взвиваются над немолчным гулом толпы, выкриками, звонками трамваев, громыханьем повозок, возгласами торговцев, лаем собак, переборами гитар.

Проезжает черный катафалк, проезжает белый катафалк. По ту сторону моста в ресторане поднимают бокалы, пожирают отбивные, похоронные кареты едут мимо, едва не задевая за столики, и органчики играют без умолку. Асорин идет вперед. На углу в больших сковородках пузырится оливковое масло и шипят куски мяса, их переворачивает длинной ложкой неопрятная женщина со слезящимися глазами; мимо нее, мимо огромных освежеванных говяжьих и свиных туш, подвешенных к стене на крюках, проезжают катафалки. И на какой-то миг среди дыма, идущего от сковород, черные силуэты гробов оказываются рядом с кроваво-алыми пятнами туш.

Асорин шагает по Восточному шоссе. Дойдя до вершины зеленого холма, окруженного широкими изумрудными склонами, он останавливается и смотрит вдаль. Громко гудят телеграфные столбы, поет петух, по шоссе медленно движутся черные катафалки, белые катафалки; быстро едут обратно черные катафалки, белые катафалки, звенят колокольчики пролеток со множеством ездоков в черном, длинная вереница фиакров поблескивает на солнце лакированными боками. Впереди, на зеленом пригорке, стоят красноватые здания, четко вырисовываясь на белесо-голубом небе, среди черного кружева безлистных голых крон. Справа виднеются желтые песчаные откосы и карьеры кирпичных заводов, здесь и там красными пятнами высятся штабеля кирпичей; дальше замыкает горизонт могучая гряда Гвадаррамы с белыми снежными вершинами, с темно-синими утесами и выступами… Тихо расплываются вдали два-три белых столба дыма, по шоссе едут и едут катафалки; возницы кричат: «Эй! Эй!»; сильные порывы ветра доносят звуки органчиков, кукареканье петухов, лай собак. Рядом с шоссе, на лугу, пасется стадо овец, овцы блеют, слышится долгий вибрирующий гудок локомотива, время от времени, упорно повторяясь, доносится дальний гул взрывов.

И Асорин, уставший от десяти лет жизни в Мадриде, пресыщенный газетами и книгами, размышляет об этой лихорадочной, бесплодной пляске живых и мертвых — и медленно поворачивает по шоссе обратно. Едут взад и вперед черные катафалки, белые катафалки, торопливо проходит мужчина с серым гробиком на плече, на крышке слова «Св. Иоанн Божий». Вдали глухо рокочут барабаны, ветер доносит астматическое «пых, пых» локомотива. И на склоне дня, проходя мимо оглушительно шумных ресторанов, где играют органчики и неистово отплясывают пары и официанты снуют с тарелками, где кричит и поет и суетится в смертной судороге похотливая толпа чуло и судомоек, Асорин с волнением и содроганием видит, как проезжает белый катафалк с покрытым цветами белым гробом, и вокруг катафалка идут цепочкой девочки, каждая держит свою ленту, усталые и молчаливые, они идут из далекого города к далекому кладбищу…

* * *

И уже в Мадриде, разбитый, подавленный, изнемогший от глубокого потрясения, испытанного при кошмарном этом зрелище Похоти, Страдания и Смерти, Асорин задумывается над скорбным, бесплодным и безумным движением миров к Небытию…

III

По перрону ходят крестьяне с переметными сумами, женщины с корзинами, парни в синих блузах, парни в вельветовых куртках. Слышится глухое «пых-пых» — медленно приближается паровоз и увозит вагоны первого класса. Затем появляется другой паровоз. Вокруг раздаются свистки вибрирующие, свистки отрывистые, рев громкоговорителей, лязг и скрежет сцеплений, стук тележек. Открытые дверцы входов на перрон образуют ряд желтых пятен. На другом конце перрона, в глубине этого огромного нефа, виднеется серая полоса неба, тянутся в гнетущем однообразии ряды круглых электрических ламп, простер длинное крыло с четырьмя крестами семафор, а дальше — застекленная будка, столбы, провода, силуэты вагонов. Звучат короткие свистки, долгие свистки, выкрики разносчиков газет, грохот цепей. Пассажиры спешат, заходят в вагоны, громко хлопают дверями.