Асорин встает из-за стола. «Католицизм в Испании — дело проигранное: епископы пошляки да священники невежды прикончат-таки его в недалеком будущем». Асорин выходит на площадь Сокодовер и делает круг по старинным торговым галереям. Вечер стоит теплый. От витрин ложатся на тротуар светлые прямоугольники, в глубине лавок старые торговцы — как на картинах Маринуса — считают деньги, проверяют бухгалтерские книги. Площадь безлюдна, лишь изредка пробегает по ней чья-то тень и, задержавшись на миг перед ломящимися от марципанов витринами, бежит дальше и исчезает в какой-нибудь улочке. «Счастливый здесь народ, — думает Асорин, — у него много священников, много военных, люди ходят к обедне, верят в черта, платят налоги, ложатся спать в восемь часов… Чего им еще желать? Им дано блаженство Веры, вдобавок они, будучи католиками и страшась ада, получают двойное наслаждение от грехов, которые нас, прочих смертных, скептически относящихся к вечному поджариванию, почти не волнуют».
Асорин остановился у входа в лавку. Внутри стоят перед прилавком и разглядывают круглые коробки старуха в черной накидке и молодая особа, тоже в черной накидке. Девушка — миниатюрного сложения, настоящий тип толедской аристократки — лицо бледное, очень живые глаза, быстрые, изящные движения. Исабель Католичка, восхваляя ум толеданок, говаривала, что «только в Толедо чувствовала себя невеждой»; Асорин, пожалуй, невеждой себя не чувствует, но он готов заявить, что толеданка, покупающая марципан, ему милее книг кардинала Санчи.
Поэтому Асорин, задумавшись, застревает у порога. Старуха и молодая осматривают, перебирают все новые и новые коробки. Сделка затягивается — когда женщины не могут решиться на покупку, они ужас как медлительны. Асорин между тем думает, что две эти женщины, наверно, живут в старинном родовом доме с огромным гербом над входом, с мрачной передней, мощенной мелкою плиткой, с небольшими окнами, прикрытыми жалюзи, и что он, Асорин, уставший от литературных дрязг, был бы вполне счастлив, если б женился на этой девушке в черной накидке. «Да, вполне счастлив, — думает он, — жил бы я в их большом особняке, наслаждался бы тихой растительной жизнью в этом живописном, безмолвном городе… Я, возможно, стал бы человеком методичным, который подолгу кашляет, рано встает, ест в определенные часы, содержит все свои дела в порядке, ужасно страдает, если стул ставят чуть дальше от стены, чем обычно, при невралгии томно стонет, вроде голубя, а отправляясь в путешествие, приезжает на вокзал за час раньше, читает политические речи, возмущается порнографическими иллюстрациями, знает цену мяса и гороха, наконец, ходит с толстой палкой, и ее серебряный наконечник глухо стучит по земле. Разве такая жизнь не может быть столь же насыщенной, как жизнь Эрнана Кортеса или Сиснероса? „Представление — это все“, говаривал учитель. Действительность несущественна, существенна наша мечта. И жил бы я счастливо здесь в Толедо, обретя методичность и катар… с этой миленькой девушкой, у которой такие упругие грудки и волнующая застенчивость».
Старуха и девушка выходят наконец из лавки. Асорин следует за ними. Они спускаются по крутым ступеням Кристо-де-ла-Сангре, затем идут по лабиринту кривых улочек и в конце концов исчезают в полумраке, как два привидения. Хлопает дверь… И Асорин застывает на месте, замирает, будто в экстазе, глядя, как рассеивается его мечта. Но вдруг он видит вдали, в мертвенном свете фонаря, движущееся белое пятно, по которому скачут яркие металлические блики. Быстро покачиваясь, пятно приближается. Асорин видит, что это белый гробик, и несет его на спине какой-то мужчина. Глубочайшее потрясение! По пустынным, мрачным улицам Асорин, взволнованный, завороженный, следует за зловещим похоронщиком, чьи шаги громко отдаются в узких переходах. Человек с гробом, миновав церковь Санто-Томе, идет по улице Дель-Анхель и, выйдя на небольшую площадь, стучит молотком в дверь. Раздается глухой звон — это он поставил гроб на землю. Над дверью вспыхивает светящийся прямоугольник, и чей-то голос спрашивает: «Кто там?» Человек говорит: «Это здесь заказывали гробик для девочки?» — «Нет, не здесь». И зловещий разносчик опять берет гробик и идет дальше. Несколько женщин, стоящих в дверях соседнего дома, восклицают: «Это для девочки из дома на Лос-Эскалонес. Красоточка была!» Человек приходит на другую небольшую площадь и стучит в дверь, к которой ведут три ступени. Ему отворяют, говорят с ним, белое пятно скрывается, хлопает дверь… И в безмолвии пустынных улиц Асорин бредет наобум, пока не заходит в безлюдное кафе.