Вот отчет об этом посещении.
Приехал я в пять утра после трех часов езды в гнуснейшей тартане. Лег поспать, поднялся в девять. Спрашиваю у гостиничного служителя о доне Антонио Асорине. Слуга молча смотрит на меня, снимает шапку, чешет затылок и отвечает вопросом на вопрос:
— Дон Антонио Асорин? Вы сказали — дон Антонио Асорин?
— Да, да, — отвечаю я, — дон Антонио Асорин.
Тут слуга опять чешет затылок, потом подходит к лестнице и зовет:
— Бернардина! Бернардина!
Проходит минута, слышатся тяжелые шаги по ступенькам, к нам спускается дородная женщина.
— Вот этот сеньор, — говорит слуга, — спрашивает дона Антонио Асорина. Не знаете, кто это? Не тот ли, что живет на площади Коллегии?
Толстуха утирает себе губы тыльной стороной руки и, молча поглядев на меня, отвечает:
— Дон Антонио Асорин… дон Антонио Асорин… Вы говорите — его зовут дон Антонио Асорин?
— Да, да, дон Антонио Асорин… такой молодой человек… живет здесь…
— Вы говорите — он молодой? — опять спрашивает дебелая хозяйка.
— Ну да, молодой, должен быть еще молодой, — подтверждаю я.
— А это не дон Патрисио? — говорит женщина.
— Да нет же, нет, — возражаю я, — его зовут Антонио.
— Антонио, Антонио… — бормочет женщина. — Дон Антонио Асорин… Дон Антонио Асорин… — И вдруг вскрикивает: — Ну да! Антоньико! Антоньико, который женат на донье Илуминаде! Что же вы говорили — дон Антонио!
Я ошеломлен. Антонио Асорин женат! Женился здесь, в Екле! Такой заядлый богемный человек!
— Чего там, уже и детей двое! — говорит женщина.
Я ошеломлен вдвойне. Наконец, придя в себя настолько, чтобы не смущать встречных, выхожу на улицу и направляюсь к дому Асорина.
Входная дверь полуоткрыта. Вижу на двери большой позолоченный молоток — наверно, надо постучать. Стучу. После чего полагаю вполне логичным открыть дверь пошире и войти в дом. В передней никого. Стены белые, но их белизна несвежая; мебель — плетеные стулья, канапе, стол, под ним жаровня для обогрева и два холщовых кресла-качалки. Так как никто не появляется, я окликаю: «Есть здесь кто-нибудь?» Вопрос, на мой взгляд, звучит как-то неопределенно. Но все равно никто не появляется, и я повторяю вопрос громче. Откуда-то изнутри мне кричат:
— Кто там?
— Прошу прощенья! — отвечаю я.
Ко мне выходит служанка в черном платье, платок на голове тоже черный.
— Дон Антонио Асорин здесь живет? — спрашиваю я.
— Да, сеньор, здесь. Что вам угодно?
— Я хотел бы его повидать.
— Повидать? Вы говорите — повидать?
— Да, да, именно так: повидать.
Тогда служанка, уступая столь неслыханной настойчивости, кричит:
— Мария Хесуса! Мария Хесуса!
Проходит некоторое время, Мария Хесуса не появляется, служанка зовет снова. Из двери в глубине выбегает с бешеным лаем собака, слышится плач ребенка. Служанка продолжает звать, наконец на лестнице показывается тучная дама. Она спускается к нам, восклицая:
— Господи боже! Да что тут такое? Что стряслось? Почему такой шум?
Собака не умолкает, появляется наконец Мария Хесуса, и к этому моменту тучная дама одолела все ступеньки лестницы.
— Вот этот сеньор, — говорит служанка, — спрашивает дона Антонио.
— Антоньико? Вы хотите видеть Антоньико? — обращается ко мне дама.
— Да, да, я хотел бы с ним поговорить, если это возможно, — отвечаю я.
— Ступай, Мария Хесуса, — говорит ей дама, — ступай спроси у дона Мариано, дома ли Антоньико.
Мария Хесуса исчезает, воцаряется молчание. Дама осматривает меня с ног до головы. А на верху лестницы показывается господин с длинной седой бородой.
— Мариано, — говорит ему дама, — тут хотят видеть Антоньико.
— Антоньико?
— Да, вот этот сеньор.
— Да, — подтверждаю я, — я хотел бы с ним поговорить.
— Так он, наверно, в кабинете, пойду погляжу.
Снова пауза. Пожилая дама, наконец, решается провести меня в кабинет и приглашает подняться по лестнице. Мы останавливаемся перед какой-то дверью.
— Вот сюда, — говорит она, — заходите, пожалуйста.
Захожу. Комната маленькая, в ней небольшой столик и швейная машинка. За машинкой сидит молодая, но уже с изрядно округленными формами женщина, волосы у нее в беспорядке, одета неряшливо. Рядом с нею кормилица пеленает младенца. Младенец плачет, другой ребенок, постарше, которого мать держит на руках, тоже плачет. На стульях, на полу, в большой корзине, на машинке, словом, повсюду — разбросаны пеленки.
За столом сидит молодой мужчина, у него висячие усы, лицо не брито с неделю, костюм засаленный. Это Асорин!