Неужто ухари — охотники на воров, а тип с рисунка лиходей, за которого большой куш назначен? Если так, то большой насколько?
Задумавшись об этом, я сложил портрет и протянул его худощавому, но тот лишь щекой дёрнул.
— Оставляй! Только на людях не свети!
Я кивнул и занялся обувью упитанного.
— Когда появится, на поклажу его внимание обрати. И Царь небесный тебя упаси за ним проследить пытаться! Не глупи, понял?
Угроза в этих словах прозвучала явственней некуда.
— Понял, — сказал я, хотя вопросов только прибавилось. — Если появится, просто вам об этом рассказать?
— Не если, а когда! — буркнул упитанный, подставляя мне второй ботинок. — Проворонишь, собственными кишками удавлю!
— Эй! — возмутился я. — А он точно придёт? Может, уже был здесь? Вам откуда знать?
— Точно придёт, — подтвердил жилистый. — Хозяин дома в отлучке, послезавтра только вернётся.
— Но ты здесь каждый день от рассвета до заката кукуй! — вновь рыкнул упитанный. — Пусть люди к тебе привыкнут! Мы захаживать будем, проверять.
Он поднялся и оправил штанины. Я отложил щётку и сказал:
— С вас деньга.
Удивительное дело, мне даже заплатили.
Так с того дня и пошло. Вставал ни свет ни заря, а приходил в Гнилой дом уже затемно. К ужину вернуться не успевал, пустое место за столом занял Яр. Белобрысый ещё и мелюзге байки об ухарях Пристани травить взялся, и ко мне перестали приставать с просьбами показать фокусы, что неожиданно сильно задело. Даже затеял бы свару, но вечером на это не оставалось сил, а ночевал приблудыш не у нас. У него был дом, куда он доброй волей возвращался. Это раздражало.
Но несказанно сильнее раздражала невозможность хотя бы немного побыть наедине с Рыжулей. Столько всего хотелось ей сказать, но нет, нет и нет. Отвечал на расспросы Луки, ужинал остывшей похлёбкой, потом забирался в гамак и моментально засыпал. А ещё — нога. С ногой была просто беда. Синяк и не думал сходить, растёкся вверх и вниз чернотой. Опухоль тоже никуда не делась — пусть и не увеличилась в размерах, но наступать на правую ногу уже было откровенно больно, хромота усиливалась с каждым днём. На это даже стали обращать внимание.
Я улучил момент и заглянул к жившей неподалёку знахарке, заплатил ей алтын, но старуха только взглянула и сразу отправила в госпиталь при монастыре Пепельных врат.
— Что-то серьёзное? — забеспокоился я. — В кости трещина?
Знахарка руками замахала.
— Окстись, малой, какая трещина? Ушиб это! Сходи к монахам, они в таком разбираются.
Понятное дело, ни в какой монастырский госпиталь я не пошёл. Мало того что времени не было, так ещё оттуда до клуба огнедрева рукой подать, а рассаженный витраж забыть точно не успели.
Ладно хоть с чисткой обуви дела шли на удивление неплохо. Я очень быстро примелькался и местные перестали приставать с расспросами, а приглядывавший за этой и соседней улочками помощник квартального надзирателя оказался дюже словоохотлив. Помимо всего прочего, от него я узнал, что дом в тупике принадлежит полноправному члену городского общества звездочётов, известному также своей страстью к коллекционированию всяческих заморских диковинок.
Но что меня подрядили наблюдать за жилищем звездочёта, я знал уже и так — сообразил, увидев на двери медную табличку с полумесяцем и тремя звёздами. Ещё на всякий случай поискал чёрный ход, но с соседней улицы в дом и вправду оказалось не попасть. Никакого прохода не было, как не было и заднего двора.
Звездочёт вернулся, но никуда из дома не выходил и гостей не принимал. По утрам к нему захаживала кухарка, и только. Тип с разыскного листка всё не появлялся и не появлялся — немудрено, что настроение парочки ухарей становилось паскудней день ото дня. То кишки обещали выпустить, то голову отрезать. Пустыми угрозами эти посулы не были, но страха они не вызывали, порождали одно только глухое раздражение. Того и гляди сорвусь и огрызаться начну. А нельзя.
Ещё и погода испортилась. Небо затянули низкие облака, время от времени на город просыпалась мелкая морось. А я…
А я обратил внимание на чумазого трубочиста, вразвалочку пересёкшего сквер и двинувшегося к дому в тупичке. Испачканная сажей одежда, помятая шляпа с высокой тульей, короб с инструментом, на другом плече — моток верёвки.