И они ударили по рукам, а я тяжело вздохнул.
Драться я умел, но не любил. Предпочёл бы краями разойтись.
Рыжуля с этим дурачком уже поквиталась, в следующий раз и без дополнительной трёпки будет язык за зубами держать. А что начищу ему рожу, лично я нисколько не сомневался. Жучок — рыхлый.
А вот Лука оказался решением старших откровенно недоволен.
— Бажен с меня за беспокойство целковый сшиб, — пояснил он на обратном пути причину своего дурного настроения, — но дело даже не в этом. Просто Жучок — не боец, так на кой чёрт Истома ставки повысил?
Я покачал головой.
— Он их не повысил, он их червонцем ограничил. Думаешь, Бажен не предложил бы проигравшего нагрузить?
Лука досадливо поморщился.
— Может быть, может быть… — Он вздохнул. — Ты осторожней пока. Как бы тебя отметелить не попытались.
— Против правил же!
— Отопрутся!
Я кивнул:
— Ладно, поберегусь.
Седмень — послезавтра. Всего ничего осталось. Уж продержусь как-нибудь.
Следующим утром я вновь встал ни свет ни заря. Специально напился с вечера воды, чтобы уж точно не проспать, потому как в Гнилой дом мы вернулись далеко за полночь, а на боковую отправились и того позже. Выбравшись из гамака, я немного постоял, прислушиваясь к своим ощущениям, но ничего необычного не уловил. Даже ногу не ломило. Хотелось облегчиться, и только.
Тогда я спустился с чердака и тихонько, дабы не перебудить мелюзгу, дошёл до заваленного снедью стола. Там выбрал из объедков три ненадкушенных пирожка, с ними и отправился на выход. Уличный воздух, как и вчера, напитывала неприятная стылость, но сегодня она едва-едва ощущалась, не был бы настороже — ничего бы и не заметил вовсе.
Два пирожка оказались с луком и яйцом, третий был начинён яблочным повидлом; смолотил их, принюхиваясь и прислушиваясь, потом отправился в путь. Выбрался с болота, не упав и не провалившись, лишь раз поскользнулся, но и то устоял на ногах. Через Чёрный мост не пошёл, вновь сделал крюк до Торговой переправы.
Не столько опасался повстречаться с охотником на воров, сколько принял в расчёт предупреждение Луки. Как бы и вправду тупичковые подловить не попытались. Потом с них за это спросят, но мне-то со сломанными рёбрами от этого легче не будет. Ну его.
Вышел рано — над печными трубами только-только начинали подниматься струйки дыма, людей на улицах почти не было, лишь раз или два попались развозившие что-то с утра пораньше телеги, да пекарни благоухали ароматом свежей выпечки. От поставленной на колёса бочки золотарей несло совсем другим, мимо неё я проскочил, зажимая нос.
На Торговой переправе собирал конские яблоки заспанный дворник, глянул недобро, но цепляться не стал. Его собратьям по метле и совку из Среднего города тоже не было до меня никакого дела — работы у них после вчерашних гуляний было хоть отбавляй. Дежуривших в ночную смену подручных квартальных надзирателей так и вовсе сейчас заботили исключительно перепившие горожане, поэтому добрался до монастыря Пепельных врат без приключений. Приключения начались уже там.
Так себе приключения, если начистоту. Начать с того, что ни в какую церковь брат Тихий меня не повёл, а вместо этого вручил метлу. Пришлось подметать внешний двор. Потом я колол дрова и таскал в прачечную воду. И так далее, и тому подобное. А под конец получил давешнее ведро с тряпкой.
— Вымоешь часовню и на сегодня свободен! — объявил монашек, которого я уже очень и очень не любил.
Знал бы, что придётся не за свечами следить, а вот так ишачить, уж точно не стал бы свою лучшую одежду надевать!
Мы двинулись от колодца к часовне Карающей десницы, и на подходе к ней я едва не присвистнул от изумления при виде того, как мальчишки-неофиты набегают со всех сторон на монаха, пытаясь если и не сбить того с ног, то просто коснуться, а тот крутится на месте и расшвыривает их приказами.
Присмотрелся, попытался разобраться в происходящем — и вмиг заслезились глаза, а следом на затылке зашевелились волосы, заломило зубы и зашумело в ушах. И ещё некстати вспыхнул уголёк боли под правым коленом, я оступился и едва не расплескал воду.
— Аккуратней! — потребовал брат Тихий.
Но лично я на его месте беспокоился бы отнюдь не из-за моего ведра. Очень уж недобро глянул наставник неофитов. И направлено его недовольство было точно не на меня, а на монашка. Тому хоть бы что. Ну чисто дурачок блаженный.
Он ещё и одного меня в часовенке оставить не побоялся. Я поначалу этому крепко удивился, но огляделся и сообразил, что при всём желании не смог бы ничего ни украсть, ни сломать. Голый пол, покрытые резьбой каменные стены, неподъёмные медные канделябры — и всё, ничего больше внутри не оказалось.