Ответ запросто мог скрываться в неразобранных или вымаранных кровью фразах на листке с описанием третьей ступени возвышения, и осознание этого прямо-таки выводило из себя. Скрипнув зубами от бешенства, я на шумном выдохе шатнулся-шагнул вперёд и выбросил перед собой руку. Быстро, резко, чётко. Будто не страдал ерундой, а вновь бил Чумазому в челюсть, только пальцы не собрал в кулак, а растопырил.
Н-на!
В опорной ноге вспыхнул огонёк боли, что-то вроде бы прокатилось по мне, а пальцы начали зудеть, и — ничего. Стена камышей даже не шелохнулась.
От жгучего разочарования захотелось выругаться в голос, но я не стал гневить небеса и повторил удар, попытавшись втянуть энергию, прогнать её через себя и выплеснуть вовне. Безуспешно.
Неудача не остановила, и я продолжил отрабатывать приём. Раз за разом, раз за разом. Вдох, толчок, удар. Вдох, толчок, выплеск.
Волосы слиплись от пота, дыхание сбилось, задрожали руки, по телу стала растекаться неприятная ломота. А ещё — почудился чужой взгляд.
Огляделся — никого.
Но неуютное ощущение никак не желало проходить, и я решил закругляться. В Гнилой дом не пошёл, для начала завернул к промоине с ледяной водой. Напился, умылся, тогда стало легче.
Но легче не легче, а, вернувшись к себе, я поднялся на чердак, завалился в гамак и моментально уснул. Разбудили доносившиеся снизу голоса. Продрал глаза, заглянул в каморку Луки и сощурился из-за бивших в оконце лучей заходящего солнца.
Закат. Уже закат.
Спустился на второй этаж, там вокруг стола суетились мелкие, а у растопленной печки хлопотала Рыжуля. В кои-то веки рядом с ней никто не крутился, я уселся на табурет, зевнул и напомнил о своём предложении, вроде как в шутку заявив:
— Слушай, а давай всё же к балагану прибьёмся! Лучших подмостков Поднебесья не обещаю, но с голоду не умрём и мир поглядим.
— Серый! — возмутилась девчонка. — Ну ты только не начинай!
— Знаю-знаю! — перебил я её. — Не можешь бросить мелких! Но дальше-то что? Всю жизнь о них заботиться собираешься? Так не выйдет!
Рыжуля насупилась и недобро прищурила свои зелёные глазищи.
— Это почему ещё?
— Да старикам в Гнилом доме не место! Кто перерос, тот уходит. Нам уже пора.
— И кто же такие правила установил, скажи?
Я повёл рукой.
— Сама погляди.
— Это ничего не значит! — отмахнулась Рыжуля. — Буян говорил, мы одна семья!
Мне аж сплюнуть захотелось. Буян вкладывал в это слово совсем-совсем другой смысл, Рыжуле просто повезло, что она тогда ещё не вошла в возраст, а в Гнилом доме были девчонки постарше. Но ни в чём убеждать её не стал, лишь пожал плечами.
— Нельзя вечно жить для других! Надо и о себе подумать! Нормальная семья нужна, а не такое вот не пойми что!
— Ничего-то ты, Серый, не понимаешь! — улыбнулась Рыжуля и потрепала меня по волосам.
Возмутиться я не успел — подбежала Плакса.
— А покажи фокус с монетками! — попросила она, подёргав меня за рукав.
— Откуда у меня монетки-то⁈ — отшутился я, но в покое меня уже не оставили.
Окликнул Лука:
— Серый, разговор есть!
Я поднялся с табурета, и тут же в окно заглянул сидевший на карнизе Хрип.
— Чего-то Цыпа бежит!
Сивый отмахнулся:
— Да он всегда бегает!
— Не! Прям бежит-бежит! Чего-то стряслось!
И точно: прозванный Цыпой мальчонка лет семи заскочил в дверь растрёпанным и всклокоченным, со свежим синяком под глазом, покрасневшим ухом и порванным воротом рубахи.
— Там! — выдал он, задыхаясь. — Меня за ухо! Я тикать! А он по молде! Еле убёг! И алтын с деньгой посеял! Вот!
— Ну ты и дурень! — ругнулся Гнёт.
— Помолчи! — оборвала его Рыжуля и протянула мелкому ковшик с водой, а после спросила: — Кто и где?
Цыпа напился и пояснил:
— Матлосик пьяный у «Хломой кобылы»! Хотел в пелеулок затащить, насилу убёг! И монеты посеял!
У мальчонки задрожали губы, и Лука резко прищёлкнул пальцами.
— Матросик залётный?
— Не-а! — замотал головой Цыпа. — Уже давненько в «Хломой кобыле» гуляет!
Лука враз помрачнел. Алтын с деньгой — это ерунда, да только Цыпа там давно примелькался, его и вышибалы не гнали, и завсегдатаи знали. Нужно кому весточку передать, он тут как тут — вот монетка к монетке и подбиралась. А не появится день-другой, и о доходном месте можно будет забыть.
— Жаловался кому? — спросил я.
Малец уставился себе под ноги.
— Домой побёг.
Лука вздохнул и распорядился:
— Серый, разберись!
Я нахмурился, безмерно удивлённый полученным заданием.
— А сам чего?
— Того! — многозначительно выдал в ответ Лука и указал на лестницу, а когда мы поднялись на чердак, толкнул меня в плечо. — Серый, ну ты чего? Я же говорил, что мне у «Хромой кобылы» светиться не с руки!