— Поцапался тут с местными давеча, если что — просто молчи и поддакивай. Сам разберусь.
— Ну, Серый! — только и вздохнул Лука.
— Не Серый, — ухмыльнулся я. — Худой!
— Выдумал тоже…
Но вид Лука с утра имел помятый и невыспавшийся, лезть мне под шкуру он не стал.
Мы быстренько прошли Широкую и свернули на узенькую улочку, уходившую в сторону от «Ржавого якоря». По пути я объяснял, что и как тут ночью, заодно показал провалы в земле, через которые утекали в подземную речушку сточные воды и нечистоты. Лука кивал и вопросов покуда не задавал.
Да нам и не до разговоров особо было. Кабаки и бордели сменились курильнями и притонами, зачастую одурманенных посетителей попросту выкидывали на улицу, и за поживой сюда, будто рыбёшки на хлебные крошки, тянулись босяки. Все доходные места были давным-давно поделены, но и так время от времени между ватагами случались ожесточённые стычки, а от одной такой шайки нам и вовсе пришлось уносить ноги.
И всё же я не заплутал и вышел к глухому тупичку, где вчера наткнулся на полноценный спуск под землю. Лука сунулся было вниз, но сразу поднялся и принялся оттирать о траву подошвы ботинок.
— Ну и вонь! — шумно выдохнул он, с явственным наслаждением хватанув ртом свежего воздуха.
— Не ори! — шикнул я.
Дальше мы прошли всю Яму насквозь, но больше спусков не нашли, а на давешнем базарчике Лука потянул меня в пивную, у которой после вчерашнего поправляли здоровье помятые работяги.
— Надо промочить горло!
Я отговаривать его не стал, но себе попросил взять кваса.
— Вот ты скучный! — рассмеялся Лука. — Давай! Хлопни пивка!
— Уверен? Я и вчера-то еле сдержался, чтобы Гусака на перо не поддеть!
Лука хмыкнул и купил мне кваса. Сам приложился к глиняной кружке с пивом и сказал:
— Давай-ка ещё по набережной прогуляемся.
— Появилась идея? — заинтересовался я.
Старший кивнул, но в подробности раньше времени вдаваться не стал, а когда мы вернулись к реке и дошли до того места, где в Чёрную впадала загнанная под землю Гнилушка, он сильно перегнулся через ограждение и пригляделся к полузатопленной каменной арке.
— Как думаешь, лодка внутрь заплывёт? — спросил, выпрямившись.
Я озадаченно присвистнул и крепко задумался.
— Зайдёт, — решил некоторое время спустя. — Но там либо от стен вёслами отталкиваться придётся, либо шесты с собой брать.
Лука кивнул:
— Ну да, как-то так.
— А чем тебя тот выход не устраивает?
— Округа сам видел какая — можем нарваться. Всё же не налегке уходить будем, а с товаром. И кто бы ни дал Яру наводку, он о том месте наверняка знает. Либо прямо там спускаться будем, либо ниже по течению. Нас перехватить — раз плюнуть.
Мы зашагали по набережной, и я спросил:
— Решил Яра с Гусаком кинуть?
Лука пожал плечами и нервно облизнул узкий белый шрам на верхней губе.
— Мутят они чего-то. Надо подстраховаться.
Я не удержался от кривой усмешки.
— А раньше ты с Яром прям цацкался!
— Да не в Яре дело! — отмахнулся Лука. — Что Гусак за босяка знакомого попросил — это нормально. Просто в жизни не поверю, что он по доброй воле нам три сотни целковых отвалит. Ты его вспомни! Из-за деньги в глотку вцепиться был готов.
— Это да.
Встретиться с Яром и Гусаком мы условились на нашем берегу, но только свернули с набережной на Чёрный мост, и навстречу попался крепкий дядька лет сорока с морщинистым и загорелым лицом.
Карп!
Костолом, выбивавший долги для ростовщика Жилыча, поманил нас пальцем, но Лука сразу шепнул мне:
— Иди! Сам с ним поговорю!
И — поговорил, да. Пару фраз вставил так уж точно, а всё остальное время втягивал голову в плечи и почтительно внимал собеседнику.
— Чего Карп хотел? — спросил я, когда Лука нагнал меня и зашагал рядом.
Тот нервно облизнул шрам на верхней губе и пожал плечами.
— Сказал, чтоб к Жилычу с тем четвертным больше не приставал. Не обломится нам ничего. Не заработали.
— Никто и не сомневался.
— Угу.
Впереди показались дожидавшиеся нас босяки, и на всеобщем обозрении мы с ними толковать не стали. Спустились к реке, прошли мимо тёток, полоскавших на мостках бельё, и резвившейся в тёплой воде детворы, расположились на небольшой прогалинке, неподалёку от старой пристани.