Вилла Хьюзов располагалась на пригорке справа от Джозефа. Немного далее виднелся четырехэтажный дом, выстроенный Оскаром Милном в стиле пламенеющей готики. Голдфранк, Хьюз и Милн — все трое были профессиональными ассасинами. Соседняя деревня вполне могла обойтись без их услуг — применение своим талантам они находили в Заморе, — но предосторожность заставила их обосноваться в пригороде, на разумном расстоянии от места работы.
Несколько бараков из пластика на подступах к Земному Кварталу давали приют сефарадцам низшего класса. Ни один скорлупник не выходил на улицу в пору Затмения, которое туземцы называли Временем Ассассинов. Хотя Совет Императрицы ратифицировал создание Парасоля, большинство местного населения продолжало испытывать к ежедневному затемнению чувство суеверного страха. Здешнее предание гласило, что сначала Затмение длилось всего несколько секунд; сейчас темнота продолжалась уже двадцать минут. Что уготовано будущим? Ходили слухи, что Время Ассасинов будет становиться все более долгим. То тут, то там нападали на колонистов, считая их виновными. Имперская Армия разгоняла бунтовщиков и успокаивала умы, которые очередное Затмение снова повергало в панический ужас. Шансов выйти из порочного круга было немного, поскольку скорлупники боготворили солнце.
Земной Квартал выглядел еще более жалким, чем окружавшие его лачуги туземцев. Если профессиональный ассассин наслаждался комфортом роскошной виллы, рядовые колонисты расплачивались за свои преступления.
Расовая сегрегация заставляла их держаться в стороне от скорлупников. Получение разрешения на строительство в Квартале сопрягалось с большими трудностями. Работа была редка, временна и плохо оплачивалась. Колонисты не имели даже надежды когда-нибудь выйти из этой тюрьмы, поскольку правительство Земли поставило их вне закона, вместе со всем последующим потомством. Но, возможно, на Сефараде они более счастливы, чем были бы на Венере: счастье — понятие относительное.
Джозеф не любил Квартал. Он ускорил шаг, не сумев избегнуть мысли о том, что через несколько недель должен будет переселиться в школу.
Неожиданно он остановился и замер на площади. Из дверей Дворца показался скорлупник в кружевном панцире Имперской Администрации и покатился по улице, сопровождаемый по бокам охраной, одетой менее красочно. Джозеф узнал скорлупника (вернее, панцирь), и сделал реверанс: то был Сисебат, самый влиятельный сефарадец деревни и ее староста.
Джозеф подумал, что эта важная особа совсем не походит на убийцу. Но и глава семейства Голдфранков тоже не выглядел тем, кем был.
— Твой отец — скорлупник!
— Отстань от меня, Джеми, — произнес Джозеф спокойным тоном, но в глазах его читался страх.
Вокруг них собирались другие ученики, подходившие к Дворцу.
Джеми, единственный сын Хьюзов и сам будущий ассассин, не позволил так легко себя утихомирить.
— Точно! В совокуплениях он участвует восьмым, — Джеми сопроводил слова непристойным жестом.
Джозеф выбросил вперед кулак, но Джеми, это предвидевший, его опередил, и Джозеф во весь свой рост рухнул на мостовую. Из носа потекла кровь.
— Давай, признавайся, — требовал Джеми насмешливо. — Подтверди, что твой отец занимается любовью со скорлупниками.
Он подзуживал Джозефа с профессиональным умением.
Вне себя от ярости, Джозеф вскочил на ноги. Но вместо того, чтобы махать кулаками, как от него ожидали, с разгону боднул своего противника головою в грудь. Оба они покатились по земле. Джеми сжимал ему шею руками, Джозеф бил его коленом в живот. Джеми отпустил захват, и, раздирая одежду, оторвался от противника; затем принялся пинать его в бок.
Бой не являлся равным. Джеми был на два года младше и на полголовы ниже Джозефа, но он проходил специальную подготовку убийц. Джозеф уже год ни с кем не дрался и никогда еще (если не считать дружеских потасовок с братом) не схватывался с будущим ассасином.
Два мальчика из тех, что постарше, попытались остановить их, отвлекая внимание Джеми. Джозеф воспользовавшись этим, схватил того за ногу и повалил на землю. Оглушенный Джеми — его голова ударилась о камни — не оказал никакого сопротивления, когда он вцепился ему в горло и начал душить, сдавливая пальцами сонную артерию, ослепленный яростью и торжеством победы…