Признаться, Мартину нравились крестоносцы. Когда у людей такое воодушевление, такая вера – в этом есть нечто увлекательное и заражающее. И Мартин всерьез подумывал выступить вместе с ними.
Он размышлял об этом, расчесывая гриву саврасого, когда услышал голос коннетабля Амори позади себя:
– Мессир Фиц-Годфри, вы должны отдать людям распоряжение быть в боевой готовности.
Мартин неспешно обернулся. Амори де Лузиньян, стоявший в проходе конюшни, жестом велел ему приблизиться.
– Довольно вам возиться со своим саврасым, мессир красавчик. Отправляйтесь к воинам. Люди должны быть готовы обнажить оружие уже завтра.
«Мессир красавчик» – этим прозвищем Амори наградил Мартина, и порой тому казалось, что коннетабль не одобряет тот факт, что кто-то, кроме его привлекательного брата Гвидо, может быть так хорош собой. А ведь Мартин, назвавшийся рыцарем Фиц-Годфри, и впрямь обладал незаурядной внешностью: высокий и гибкий, он был широк в плечах, а в его движениях всегда чувствовалась особая грация сильного животного, не оставлявшая Мартина, даже когда он упражнялся с оружием, обучая пуленов. Его обычно немного замкнутое лицо, отличавшееся красивыми чертами, можно было бы счесть даже смазливым, если бы Мартину не был присущ особый мужской шарм сильного человека, а его выразительные светлые глаза светились на загорелом лице, как яркие голубые звезды. Даже сейчас, будучи растрепанным, он выглядел привлекательным, и его выгоревшие пряди ниспадали на чело и сильную шею чистой густой массой – все знали, что Мартин Фиц-Годфри любил мыться и почти каждый вечер посещал купальню.
– Завтра? – переспросил он, выходя из денника. – Неужели есть вести, что Саладин выполнит условия?
Амори внимательно смотрел на капитана своих пуленов. Амори был представительным мужчиной с коротко подрезанными белокурыми волосами и мощным подбородком. Пожалуй, в чертах его лица угадывалось сходство с младшим братом, но Амори ни на йоту не обладал той утонченной яркой красотой, которой природа одарила Гвидо. Зато в его лице читались решимость и сила, каких начисто был лишен младший из Лузиньянов.
Коннетабль шагнул к Мартину. Он выглядел задумчивым и хмурым.
– Похоже, красавчик, вы с самого утра возитесь со своим саврасым любимцем, если до сих пор ничего не узнали. Порой мне кажется, что вас куда менее интересуют новости о походе, чем последнего из оруженосцев в нашем отряде. Или вы не слышали, что объявили сегодня на мессе? Эта весть оглашалась с амвона во всех храмах Сен-Жан-д’Акры.
Мартин обычно только для вида посещал христианское богослужение. Приемыш еврейского семейства, обучавшийся у ассасинов и посвященный в рыцари германцами, он знал немало постулатов разных религий, но все это смешалось в его голове, и в конечном счете он стал человеком, не верующим в какого бы то ни было Бога. А полная превратностей жизнь научила его, что полагаться следует не на какую-то высшую силу, а только на себя – на свои умения и знания, на свою удачу и людей, которым доверяешь. Но признаться в таком… Нет, он ни при каких обстоятельствах не собирался посвящать в свое неверие Амори де Лузиньяна.
Когда коннетабль удалился, Мартин отправился к своим пуленам и от них узнал новость, которую обсуждали по всей Акре.
– Убить такое количество пленных сарацин? – поразился он, услышав о предстоявшей завтра казни, вопрос о которой будет окончательно решен, если от Саладина не поступит сведений. – Да ведь их более двух с половиной тысяч! Это будет настоящая резня!
– А разве Саладин не приказал казнить наших пленников христиан? – отвечали ему вопросом на вопрос. – И кто из пуленов не ведает, что султан никогда не щадил наших пленников – ни при Броде Иакова, ни при Хаттине. А вы, мессир, как уроженец Аскалона, должны знать, что султан рубил головы христианам перед стенами вашего города, а король Бодуэн лил слезы, видя это, но был не в силах остановить бойню безоружных!
Мартин промолчал. События, связанные с нападением Саладина на Аскалон, произошли тринадцать лет назад – он был тогда еще юнцом. Но пулены, потерявшие все и не забывшие прежних обид, люто ненавидели сарацин. Другое дело, как к упомянутой вести отнесутся крестоносцы. Они носят знак креста и служат Спасителю, который принес в мир милосердие.
Однако особого милосердия Мартин ни у кого не заметил. Укутавшись в накидку, опустив на лицо капюшон, он бродил по Акре, переходя из одной корчмы в другую, прислушивался к речам собравшихся на паперти храмов и на улицах, но везде слышал одно и то же: война есть война и Ричарду нет смысла щадить неверных, которые однажды снова могут выступить против него.