Ненужная и отвергнутая. Вот так, оказывается, можно себя чувствовать из-за одного не прозвучавшего слова «привет».
«Не ври себе. Из-за его взгляда».
Да, из-за его взгляда. То был не взгляд, а удар под дых — прямой, точный и крайне болезненный.
Ну и ладно.
Забуду, смогу, переживу.
Просто, как оказалось, зря я все это время думала о нем, зря страдала и переживала, зря искала новой встречи. Ничего, так бывает.
Больше не хотелось смотреть на сцену, не хотелось встречаться с Энди — вообще ничего не хотелось.
Нет, одного хотелось точно — уйти.
Спустя минуту я прокладывала себе дорогу сквозь толпу. На сцене уже выступал кто-то другой — демоницы исчезли, но я не смотрела в сторону танцоров. Хватит с меня на сегодня развлечений.
Гомон теперь давил, общая эйфория вызывала отвращение, музыка терзала барабанные перепонки, хотелось на воздух, в тишину и покой. От выпитого мутило.
Я — уверенная, решительная и гордая — в этот момент ненавидела себя лишь за одно — за желание обернуться.
А вдруг смотрит? Вдруг передумал?
«Ты тупая, Элли! Не просто наивная или глупая — тупая».
Уходя — уходи, не так ли? И я заставляла себя уходить — переставляла ноги, двигалась вперед, железным усилием воли удерживала себя от того, чтобы повернуть голову.
«Не смотреть. Не смотреть».
Уже посмотрела один раз.
«Гордая осанка, прямая спина, уходи с поля боя бойцом, а не размазней».
И все равно я, наверное, выглядела жалко. Это самому себе кажется — я сильный, а всем вокруг очевидно, что ты слабый, жалкий, напуганный, скулящий. Можно врать кому угодно, но себе не стоит.
Да, я жалкая. Я ударилась о стену и сползла на землю. Не все сильные, и потому я ухожу.
«Лучше бы ты сидела дома и смотрела телевизор».
Да уж, лучше бы, вот только кто же знал?
Я спотыкалась о бесчисленные ступни, задевала локтями чужие руки и монотонно извинялась — простите, простите, простите.
Мне всего лишь к дверям — к вон тем высоким, ведущим прочь из этого зала дверям, а там станет легче. Ведь так?
Станет. Потому что тяжелее, чем здесь, уже нигде не будет.
Оглушительный взрыв, нарушивший и веселье, и танцы, и музыку, раздался тогда, когда до вожделенных высоких дверей осталось пройти всего метров сорок-пятьдесят — еще три колонны.
Я не успела, не прошла.
И даже не сразу поняла, что случилось. Всюду дым, визги, белесая завеса, едкий запах, взметнувшаяся вдруг в воздух пыль и паника — всюду одна сплошная паника. Все резко смешалось; пронзительно взвизгнув, оборвалась музыка — ее будто придушили шнуром от колонки. Хаотично, быстро и безо всякого направления забегали люди. Кто-то прочь от стены, кто-то прочь от столиков, кто-то просто прочь.
Меня толкнули.
Все еще неспособная сообразить, что именно произошло, с заложенными от грохота ушами, я обернулась, посмотрела на сцену и… едва не упала. Ее больше не было — сцены, а все, что ею было раньше, превратилось в груду ощепков, развороченных досок и жутко торчащей в стороны арматуры. Горела колонка, истошно и муторно визжал высокой частотой микрофон, щедро разбрызганное пламя грозило вот-вот перекинуться за занавес и декорации.
Это же пожар… настоящий пожар!
Паника захлестнула и меня. Тут что-то случилось, что-то очень плохое — я помнила, был взрыв, а теперь у сцены валялись обездвиженные тела. Неужели теракт? На кого-то покушение? Почему взрыв? Всюду кровь, перекошенные от ужаса лица, давка.
А через мгновение раздался еще один взрыв.
Ударной волной неимоверной силы в зале выбило стекла, дальняя стена треснула, и я с ужасом увидела, как одна из колонн, подпирающих потолок, пошла трещинами; стоящая рядом со мной девушка пронзительно закричала — шок парализовал ее. Она не отрываясь смотрела, как от потолка начинают отваливаться огромные куски бетона. Декоративная лепнина крошилась и осыпалась, оставляя после себя зияющие дыры. Куски белого гипса один за другим срывались вниз и разбивались о пол, друг о друга, давили людей. В воздух поднимались облака густой серой пыли.
Давка достигла ужасающих масштабов. Одни бежали к выходу из зала, другие, рискуя порезаться об осколки, пытались вылезти в оконные проемы и сигануть вниз со второго этажа. Несколько человек наваливались на закрытую дверь рядом с искореженной сценой. Повсюду лежали тела, от криков закладывало уши. Объятая ужасом толпа напоминала огромный муравейник, разворошенный ногой злобного исполина.
Затравленная и напуганная, я обернулась и посмотрела на главные двери.