Позвонил Персик, пригласил нас с Данном на обед к себе, в Нью-Пруденс. Не желал слушать никаких возражений и настоял на своем.
Ехали мы с Данном в его «Ягуаре». Добравшись до города, увидели, что вдоль всех улиц выставлены гоблины размером с пинту, всякие там привидения, чудовища и скелеты. Родители терпеливо топтались на тротуарах, поджидая своих детей, которые возбужденно носились из дома в дом, сжимая в ладошках батончики шоколада «Марс», кульки с попкорном, пакетики конфет. Погода стояла холодная и ветреная, сгущался ночной туман, отовсюду из темноты раздавались пронзительные крики и визги.
Эдна Ханранан, домоправительница Персика, отворила перед нами дверь старинного викторианского особняка с высокими окнами и двускатной крышей. Дом был обнесен изгородью из сварного железа. Персик только что вернулся с катания в стогах сена, где возглавлял группу приходских ребятишек. Такого я не видел с детства. Из подвального помещения церкви, что рядом с домом, вслед за Персиком вышла шумная толпа мальчиков и девочек от восьми до двенадцати лет, возбужденных, с раскрасневшимися щеками, истерически хохочущих. В волосах у Персика застряли соломинки, он громко чихал от пыли, но смотрел довольно, как коммерсант, совершивший удачную сделку. Подошел, положил мне руку на плечо.
— Скверный выдался день, да?
— Да нет, — ответил я, — просто еще один день.
То была наша расхожая шутка, и оба мы грустно усмехнулись. Глаза его были полны сострадания.
— Как отец?
Похоже, все уже знали.
— Без изменений. Остается только ждать. Пока, во всяком случае, еще не умер.
Он отошел и снова занялся своей паствой. Ему помогали хорошенькие молодые мамаши, резали яблочные пироги, открывали и закрывали кастрюли, запихивали в булочки монетки, высыпали картофельные чипсы в прозрачные емкости. Мы с Данном встретились у лотка с хотдогами, стояли там и жевали, наблюдая за беснованием ребятишек. Персик умел ладить с детьми, как какой-нибудь хороший учитель или тренер. В конце концов и отец Данн не устоял, уступил просьбам какой-то белокурой девчушки со смешными косичками, похожими на поросячьи хвостики, и они пошли прикреплять ослу хвост. Девочка завязала ему глаза платком и заливалась смехом, пока он безуспешно пытался отыскать этого картонного осла.
Подошел Персик и сказал:
— Давай отойдем, Бен. Мне нужен перерыв.
Мы вышли на задний двор церкви Святой Марии, прошли по лужайке к журчащему в низине ручейку. Луна то ныряла в темные с серым ободком облака, то снова выплывала наружу, туман холодил лицо. Персик пинал носком ботинка облетевшие листья, полузасыпанные снегом.
— Сам я не большой любитель таких вечеринок, — признался он. — Сумасшествие какое-то. Но старый священник, мой предшественник, всегда устраивал этот праздник в приходе. И ребятишки очень его любили. Сам видел, как они радуются.
— Ты умеешь с ними ладить, — заметил я.
— Да. Пожалуй, что да. — Окна церкви были освещены, из подвального помещения доносились крики и заливистый смех. — У меня с Вэл получились бы прекрасные дети.
Я молча кивнул. Что тут скажешь.
— Черт побери, зачем она только влезла во все это? Была бы сейчас жива. Священник из меня не ахти, Бен, я знаю это. Служу, как могу, и до таких ребят, как Арти Данн или шишки в Риме, мне далеко. Нет, работа мне нравится... Но из меня получился бы хороший муж, точно тебе говорю. И просто прекрасный отец. Проклятье!... Нам с ней было так весело вдвоем. Мы были бы счастливы вместе, состарились бы рядом. И вот теперь ее нет, а я провожу праздник Хэллоуина для чужих ребятишек. — Он вытер слезу, застывшую в уголке глаза. — Извини, Бен. Просто хотел выговориться.
Мы медленно шли вдоль берега ручья, затем повернули обратно, побрели к церкви. Я рассказал ему версию Данна о том, что убийцей был священник.
Персик покачал головой.
— Знаю я пару священников, которые в сердце своем убийцы, но это... Маловероятно. Один и тот же священник убивает Локхарта, Хеффернана, а потом еще и Вэл. Мы не знаем, что там удалось раскопать Вэл, но почему убили еще и Локхарта с Хеффернаном? Может, члены какой-то секты? Нет, это просто безумие!...
— А Данн относится к этой версии вполне серьезно.
— Священники... — задумчиво пробормотал Персик. — А знаешь, я вспомнил. Думаю, на этот счет нас может просветить миссис Ханранан. Хочу, чтоб ты послушал. Только подожди немного, пока я буду сворачивать эту вечеринку.
Эдна Ханранан заварила целый кофейник свежего кофе. Потом поставила на середину стола тарелку с мятным печеньем. Волосы у нее были седые, все лицо в мелких смешливых морщинках, глаза живо смотрели из-за толстых стекол очков. При одном взгляде на нее без труда можно было представить, какой она была в детстве и юности. Монахиней она не была, но тридцать пять лет провела в услужении у священников, здесь, в приходе Нью-Пруденс. В конце тридцатых окончила местную приходскую школу, где учителем у нее был священник, о котором я прежде почему-то не слышал, отец Винсент Говерно. Что такого нового и необычного могла сообщить мне эта симпатичная женщина?
— Расскажите им об отце Говерно, Эдна, — попросил ее Персик. — Ну, то, что рассказывали мне сегодня днем.
— Вы же знаете, какими глупыми бывают порой девчонки, — начала она. — А он был такой красавчик, ну прямо кинозвезда. — Она прикоснулась к печенью, бережно погладила его, точно то были мощи какого-нибудь святого. — Смуглый такой, черноволосый. И говорить с ним было интересно. Очень чувствительный был человек. Картины, религиозные картины, вот что он у нас преподавал. Очень любил живопись и о каждой картине рассказывал так, точно лично знал художника, который ее написал. Показывал нам портреты разных пап и говорил о них так, словно тоже был знаком лично. И мы слушали его, разинув рты. — Она откашлялась. — Хотите печенья?
Я взял одно, она окинула меня благодарным взглядом.
— Ну и о чем еще говорили ваши глупые девчонки? — спросил Персик, добродушно усмехаясь. Он умел вызывать людей на откровенность.
— Короче, мы все были просто помешаны на нам. Да и сам он относился к нам очень мило, по-доброму. Так что мы, глупышки, принимались флиртовать с ним напропалую, сколь ни покажется это непристойным. Но больше, конечно, валяли дурака. Никогда не видели священника, похожего на него. — Она отпила глоток кофе, глаза смотрели мечтательно. — Ну и была у нас одна монахиня. Сестра Мария-Тереза. Хорошенькая. Ну и вот, мы видели, как они болтают, разгуливают себе под деревьями, такая красивая пара. И еще мы думали: как жаль, просто стыд и позор, что такие славные молодые люди не смогут пожениться. Ну а некоторые мальчики говорили, что у отца Говерно и Марии-Терезы... отношения, ну, сами понимаете. И все мы удивлялись, как могла пойти на такое сестра Мария-Тереза, как, скажите на милость... — Она смотрела жалобно, словно в надежде, что мы правильно ее поймем и не станем осуждать. — Теперь я понимаю, нам не следовало совать носы в чужие дела. Ну а потом мы окончили школу, и все эти счастливые дни остались позади. Я переехала в Трентон, жизнь продолжалась.
— Ну а потом? — подначивал ее Персик.
— Я больше никогда не видела отца Говерно. — Эдна взяла еще одно печенье, задумчиво вертела его в огрубевших пальцах. — Ну а потом увидела его снимок в местной газете. Он умер. Я тогда просто поверить не могла...
— Священники умирают, как и все люди, — вставил я.
— Да, но не так же! Не накладывают на себя руки! Ни за что бы не поверила. До сих пор не верю! — Она подняла на меня глаза. — А мне казалось, вы все знаете об отце Говерно, мистер Дрискил.
— Я, Эдна? Сегодня первый раз о нем слышу.
— Ну, ведь это случилось в вашем саду, там он повесился, на старой яблоне... Я думала, вы знаете. Нет, конечно, тогда вы были совсем еще ребенком...
— Просто у нас в доме никогда об этом не говорили, — сказал я.
Мы возвращались в Принстон, «дворники» со скрипом двигались по замерзшему ветровому стеклу.
— Почему Вэл задавала вопросы о повесившемся священнике? — спросил я. — Да, он покончил с собой у нас в саду, но прежде она никогда не проявляла ни малейшего интереса к этой истории. И вдруг, спустя все эти годы, ей понадобились материалы дела, и она звонит Сэму Тернеру.