книжные полки, бильярдный стол, отцовские заклинания и звон…
Деревяшек.
Да, деревяшек.
Мы использовали деревянные мечи, к моему великому огорчению. И всякий раз,
когда я сетовал на это, он говорил, что сталь будет позже.
3
Утром в день моего рождения Эдит была добра ко мне сверх всякой меры, и моя
мама не сомневалась, что на завтрак я получил все мои лакомства: сардины с горчичным
соусом и свежий хлеб с вишневым вареньем, сваренным из ягод с деревьев нашего сада. Я
заметил, что Дженни смотрит насмешливо, как я лакомлюсь, но не придал этому
значения. Со времен нашей беседы в гостиной, какую бы власть она не имела надо мной,
слабость, если и случалась со мной, то почему-то становилась не такой заметной. Раньше
я принял бы ее насмешки близко к сердцу, может быть, чувствовал бы себя чуть неловко
из-за такого праздничного завтрака. Но не в тот день. Оглядываясь назад, я думаю, что
именно восьмой день рождения был тем днем, когда я стал превращаться из мальчика в
мужчину.
Так что нет, меня не заботила изогнутость губ Дженни или ее хрюканье, которое
она проделывала тайком. Я смотрел только на Мать и на Отца, а они смотрели только на
меня. Я мог бы сказать по выражению их лиц, по неприметным родственным кодам,
которые я усвоил за эти годы, что должно произойти еще что-то, что мои праздничные
удовольствия должны продолжиться. Так оно и вышло. В конце трапезы отец объявил, что
сегодня вечером мы отправляемся в Шоколадный Дом Уайта1 на Честерфилд-стрит, где
приготовляется шоколад из цельных кубиков, привозимых из Испании.
В тот же день я стоял с Эдит и Бетти, которые суетились возле меня, наряжая в
самый модный костюм. Затем все четверо мы прошествовали к карете, ждавшей у края
тротуара, и из нее я украдкой глянул на окна соседей и подумал, что вот бы к окнам были
прижаты лица девочек Доусона, или Тома и его братьев. Я надеялся на это. Надеялся, что
они меня сейчас видят. Смотрят на всех нас и думают: «Вот Кенуэи, у них вечерний
выезд, как у всякого приличного семейства».
4
На Честерфилд-стрит было оживленно. Мы смогли остановиться только возле
самого Шоколадного Дома, и тотчас же двери экипажа распахнулись и нам помогли
быстро пересечь битком набитый проход и войти внутрь.
Даже во время этой короткой прогулки от кареты до храма шоколада я видел
вокруг себя приметы Лондона: труп собаки, валявшийся в канаве, давнишнюю рвоту
1 Шоколадный Дом Уайта или White's Chocolate House или Mrs. White's Chocolate House — популярный в
Лондоне джентльменский клуб .
возле перил, цветочников, попрошаек, пьяниц и мальчишек, брызгавшихся грязью,
которая, казалось, бурлила на улице.
А потом мы оказались внутри, и нас встретил запах дыма, эля, духов и, конечно,
шоколада и в придачу — гомон фортепиано и громкие голоса. Над игровыми столами
склонялись люди, кричавшие все до единого. Мужчины пили из огромных кружек эль; и
женщины тоже. У некоторых я видел горячий шоколад и пирожные. Все, казалось,
находятся в сильном возбуждении.
Я глянул на приостановившегося отца и почувствовал, что ему неуютно. На
секунду я испугался, что он просто развернется и уйдет, но тут глазами со мной
встретился джентльмен с высоко поднятой тростью. Моложе отца, весь какой-то
сияющий, что было заметно даже издалека, он направил на нас трость. Отец с
благодарственным взмахом признал его и стал пробираться с нами через комнату,
протискиваясь между столами, перешагивая через собак и даже через одного или двух
ребятишек, которые копошились под ногами гуляк и, вероятно, надеялись, что что-нибудь
упадет с игровых столов: кусочки торта или, может быть, монетки.
Мы добрались до джентльмена с тростью. В отличие от отца, у которого волосы
были небрежно и не туго перехвачены на затылке простой лентой, у джентльмена был
напудренный парик с защитным шелковым чехлом на затылке и сюртук насыщенно-
красного богатого цвета. Джентльмен кивнул, здороваясь с отцом, и с театральным
поклоном обратился ко мне.
- Добрый вечер, мастер Хэйтем. Примите мои поздравления и наилучшие
пожелания. Не могли бы вы напомнить ваш возраст, сэр? По вашей повадке видно, что вы
солидный человек. Одиннадцать? Или уже двенадцать?
Сказав так, он с искрящейся улыбкой глянул через мое плечо, а мама с отцом
понимающе усмехнулись.
- Мне восемь лет, — ответил я и напыжился от гордости, а отец представил его.
Это был Реджинальд Берч, один из старших управляющих делами отца; мистер Берч
сказал, что он в восторге от знакомства со мной, а потом обратился к маме и с глубоким
поклоном поцеловал ей руку.
Следом он повернулся к Дженни и тоже взял ее руку, склонил голову и коснулся
руки губами. Я уже знал достаточно, чтобы понять, что то, что он делает, называется
ухаживание, и я глянул на отца, ожидая, что он вмешается.
Но вместо этого я увидел, что отец и мама восхищены, хотя у Дженни лицо стало
каменным и оставалось таким, пока нас провожали в отдельную комнату и рассаживали,
причем она и мистер Берч оказались рядом; а тем временем вокруг нас уже сновали слуги
Шоколадного Дома.
Я согласился бы просидеть здесь всю ночь, объедаясь шоколадом и пирожными,
которыми был уставлен весь стол. Отцу и мистеру Берчу, кажется, приглянулся эль.
Поэтому в конце концов одна только мама стала настойчиво говорить, что нам пора —
пока я не объелся, а они не выпили лишнего — и мы вышли наружу, на ночную улицу,
которая еще больше оживилась за прошедшие часы.
На какой-то миг я растерялся от уличного шума и смрада. Дженни сморщила нос, а
на лице мамы мелькнула тревога. Отец машинально подошел к нам поближе, как будто
мог заслонить нас от всего этого.
Грязная рука ткнулась почти мне в лицо, и я глянул вверх и увидел нищего, молча
просившего милостыню большими, жалобными глазами, которые казались светлыми на
фоне его грязного лица и волос; цветочник попытался за спиной отца пролезть к Дженни и
оскорблено ойкнул, когда мистер Берч тростью преградил ему путь. Меня кто-то пихнул,
и я увидел двух мальчишек, которые пытались до нас дотянуться.
И вдруг мама закричала, и из толпы метнулся человек в лохмотьях, с оскаленными
зубами и вытянутой рукой, и попытался сорвать с мамы ожерелье.
В следующую секунду я понял, почему отцовская трость так странно брякала: из
нее появился клинок, когда отец повернулся, чтобы защитить маму. Он в мгновение ока
оказался рядом с мамой, но раньше, чем достать клинок, он уже передумал, вероятно,
потому что вор был безоружен, и с грохотом вдвинул клинок обратно, превратив его
снова в трость, и не прерывая этого движения, крутанул ею и отшвырнул руку грабителя
прочь.
Вор от боли и удивления вскрикнул и опрокинулся прямо на мистера Берча,
который повалил его наземь, уселся верхом на грудь и приставил к горлу нож. У меня
перехватило дыхание.
Я видел через отцовское плечо, как у мамы округлились глаза.
- Реджинальд! — крикнул отец. — Не сметь!
- Он хотел вас ограбить, Эдвард, — ответил мистер Берч, не оборачиваясь. Вор
захныкал. У мистера Берча на руках выпятились сухожилия, а костяшки пальцев на
рукоятке ножа побелели.
- Нет, Реджинальд, это не дело, — спокойно сказал отец. Он стоял, обняв маму,
которая уткнулась ему лицом в грудь и тихо плакала. Рядом стояла Дженни, а с другой
стороны я. Вокруг нас собралась толпа — те же бродяги и нищие, что перед этим
приставали к нам, а теперь держались на почтительном расстоянии. На почтительном,
безопасномрасстоянии.
- Я не шучу, Реджинальд, — сказал отец. — Уберите нож и отпустите его.