Альберти расслышал глухой звон пружины, металлический звук, и увидел клинок, направленный к его горлу.
— Прощай, гонфалоньер, — холодно произнес Эцио.
— Подожди! — воскликнул Альберти. — Будь ты на моем месте, ты поступил так же, чтобы защитить тех, кого любишь! Прости, Эцио, у меня не было выбора…
Эцио приблизился, игнорируя просьбы. Он знал — выбор есть всегда, единственно верный, просто Альберти был слишком глуп, чтобы сделать его.
— Ты думаешь, я не смогу защитить тех кого люблю? Ты бы пощадил моих мать и сестру, если б добрался до них? Но давай о деле, где документы, которые я передал тебе? Ты должен был где-то их спрятать.
— Ты никогда их не получишь! Я всегда ношу их с собой!
Альберти попытался оттолкнуть Эцио, и вдохнул, чтобы позвать на помощь стражу, но Эцио шагнул вперед и вонзил клинок ему в шею, перерезав артерию. Булькнув, Альберти упал на колени, инстинктивно схватившись руками за шею в бесплодной попытке остановить кровь, что хлестала на траву. Когда он упал на бок, Эцио склонился над телом и, срезав с пояса сумку, заглянул внутрь. Альберти в своих последних надменных словах все-таки сказал правду. Документы лежали внутри.
Вокруг царило молчание. Верроккьо замолчал, и гости стали оглядываться, еще не понимая, что произошло. Эцио стоял и смотрел на них.
— Да! Все что вы видите — правда! Это возмездие! Семья Аудиторе все еще жива! Я жив! Я — Эцио Аудиторе!
Он вдохнул, и тут закричала женщина:
— Ассасин!
Воцарился хаос. Телохранители Лоренцо окружили его, обнажив мечи. Гости бросились в рассыпную, кое-кто попытался убежать, другие — храбро старались схватить Эцио, хотя по-настоящему сделать это никто не осмелился. Эцио заметил фигуру в монашеском балахоне, скрывающуюся в тени. Верроккьо стоял, закрывая собой свою статую. Женщины визжали, мужчины кричали, городская стража ворвалась в монастырь, не понимая, кого преследовать. Эцио воспользовался этим, взобравшись на крышу монастыря по колонне, и оглядел внутренний двор. Врата, ведущие на площадь перед церковью, были распахнуты, и там уже собралась толпа любопытствующих, внимательно ловя тревожные звуки изнутри.
— Что случилось? — спросил кто-то у Эцио.
— Правосудие, — отозвался он, прежде чем кинуться бежать на северо-запад города в безопасное поместье Паолы.
По пути он остановился, чтобы проверить содержимое сумки Альберти. Последние слова умирающего были правдивы. Все было здесь. Все, и даже больше. Недоставленное письмо. Возможно, подумал Эцио, я узнаю что-то новое, сломал печать и развернул пергамент.
Но это было личное письмо Альберти к его жене. И лишь прочитав его, Эцио начал понимать, какие силы могли заставить человека переступить через порядочность.
«Любимая!».
Я доверяю эти мысли бумаге в надежде, что когда-нибудь смогу без страха поведать их тебе. Однажды ты, без сомнения, узнаешь, что я предал Джованни Аудиторе, заклеймив его как предателя и приговорив к смерти. Потомки будут думать, что главные роли в этом деле сыграли политика и жадность. Но ты должна понять, что мной управляла не ненависть, а страх.
Когда Медичи отняли у нас все, я испугался. За тебя. За нашего сына. За будущее. На что в этом мире может рассчитывать человек без средств? Кое-кто предложил мне деньги, землю и титул в обмен на мое сотрудничество.
И это заставило меня предать лучшего друга.
Но каким бы отвратительным не был этот поступок, в то время он казался мне необходимым. И даже сейчас, оглядываясь назад, я считаю, что выбора у меня не было
Эцио бережно свернул письмо и спрятал в сумку. Он решил запечатать его и проследить, чтобы оно было доставлено по назначению.
Глава 6
— Все кончено, — просто сообщил он Паоле.
Она коротко его обняла, и отошла назад.
— Я знаю. И я рада, что ты цел.
— Думаю, пришло время покинуть Флоренцию.
— Куда ты поедешь?
— У моего дяди Марио поместье близ Монтериджони. Туда мы и отправимся.
— На тебя готовятся открыть большую охоту, Эцио. Они повсюду развесили плакаты с твоим изображением и надписью «Разыскивается». И глашатаи всем рассказывают о тебе. — Она замолчала, задумавшись. — Я послала своих людей сорвать столько плакатов, сколько они смогут. И подкупить глашатаев, чтобы они болтали о чем-нибудь другом. — И тут другая мысль пришла ей в голову. — И лучше уж я подготовлю для вас троих дорожные бумаги.
Эцио тряхнул головой, думая об Альберти.