— Ты не вправе требовать от меня объяснений, — проговорил Альберти. — Я основывался на полученной информации и неопровержимых доказательствах. И действовал в соответствии с законом и в рамках своих полномочий!
— Нет! Ты перешел все границы, гонфоланьер, и получил преимущество от моего отсутствия во Флоренции! Я более чем недоволен!
— Тебе ли говорить о границах? Не ты ли, захватил власть над городом, присвоил себе титул герцога без согласия Синьории или кого-либо еще!
— Это неправда!
Альберти саркастически рассмеялся.
— Ну конечно ты всегда чист! Как похоже на тебя! Ты окружил себя в Кареджи людьми, которых большинство из нас посчитало бы опасными вольнодумцами — Фичино, Мирандола, и это ничтожество — Полициано! Что ж, теперь мы знаем, сколь велико твое влияние! Точнее сказать ничтожно! Это был важный урок для меня и моих союзников.
— Да, твои союзники — Пацци. В этом все и дело?
Альберти тщательно осмотрел ногти на пальцах, прежде чем ответить.
— Остерегись, Лоренцо. Такие речи путь к ненужному вниманию, — но это прозвучало не слишком уверенно.
— Это тебе следует следить за тем, что говоришь, гонфалоньер. Советую тебе передать это так же своим сообщникам. Так сказать дружеское предупреждение.
С этими словами Лоренцо отступил под защиту охраны и удалился в монастырь. Через мгновение Альберти последовал за ним, ворча под нос какие-то ругательства. Эцио послышалось, будто он проклинал сам себя.
Монахи по случаю торжества были одеты в золотую парчу, которая отбрасывала блики от сотен свечей. На кафедре около фонтана играла группа музыкантов, а по другую сторону стояла прекрасная бронзовая статуя в половину человеческого роста. Эцио пробрался внутрь, прячась за колоннами и в тени, и увидел Лоренцо, поздравляющего художника. Эцио так же заметил загадочного человека в глубоком капюшоне, который присутствовал на казни вместе с Альберти.
Альберти остановился на некотором расстоянии, окруженный восхищенными представителями местной аристократии. Из того, что он услышал, Эцио понял, что они поздравляют гонфалоньера с освобождением города от язвы семьи Аудиторе. Он и не подозревал, что у его отца в городе было так много врагов, больше чем друзей, но понял, что они посмели выступить против него, только когда его настоящий союзник, Лоренцо, уехал. Эцио улыбнулся, когда одна из аристократок сказала Альберти, что надеется, что Герцог оценит его прямоту. Было ясно, что Альберти не понравился этот намек. А потом он услышал больше.
— А что с другим сыном? — поинтересовалась аристократка. — Эцио, кажется? Ему удалось сбежать?
Альберти выдавил улыбку.
— Мальчишка не опасен. У него руки слабые, а разум еще слабее. Мы поймаем и казним его еще до конца этой недели.
Компания вокруг него рассмеялась.
— И что дальше, Уберто? — спросил какой-то мужчина. — Цепь Синьории?
Альберти развел руками.
— Все в руках божьих. В любом случае, я продолжал бы хранить Флоренцию, верно и усердно.
— Если это твой выбор, знай, ты всегда найдешь у нас поддержку.
— Крайне признателен. Увидим, что принесет будущее.
Альберти скромно улыбнулся.
— А теперь друзья мои давай те оставим в покое политику и насладимся великолепным произведение искусства, щедро подаренного благородному Медичи.
Эцио дождался, пока компания Альберти удалится к статуе Давида. В это время Альберти взял стакан вина и осмотрел сцену, в его глазах смешались уверенность и осторожность. Эцио понял — вот его шанс! Все взгляды были направлены на статую, у которой уже стоял Верроккьо, готовый произнести краткую речь. Эцио скользнул к Альберти.
— За твой комплимент в мою сторону я мог бы перерезать тебе глотку, — прошипел Эцио. — Тогда все бы поняли, что ты солгал.
От его слов глаза Альберти округлились от ужаса.
— Ты?!
— Да, гонфалоньер. Эцио. И я здесь чтобы отомстить за убийство моего отца, твоего друга, и моих невиновных братьев!