Вскоре, друг закончил перечислять, довольно разнообразный список и с укором посмотрел на Дезмонда, тот уловил взгляд и лишь одними словами сказал «я тут при чём, это всё она, я не пользовался моментом», а хотя, именно так всё и случилось, он воспользовался этим. Но жизнь то короткая, а продолжение рода нужная штука…
- Как у тебя дела, друг? – спросил Шон, уже изменившись в лице и улыбаясь во все тридцать два.
- Всё хорошо, только тебя и ждали, - грубовато ответил ассасин, но на то он и ассасин, что остаётся извечно хладнокровный.
- Извините, не знал… - ничуть не обидевшись, парировал тот.
- Шон, нужно кое-что обсудить, - прервала диалог Люси и потянула его за собой.
Они оба удалились из комнаты, оставив парня наедине со своими мыслями, которых сейчас было в голове, как блох на дворняге – не сосчитать. Как? Как он переживает жизнь Умара ибн ла Ахада? Ведь он ничего не значит в этом всём, он не прикасался к Частице Эдема. А может всё-таки касался? «Ладно, решим после того, как увижу конец его истории».
… День за днём так вот, на кровати, пролетали быстро и уже на пятый день, он пошёл вновь разгадывать тайны прошлого, тесно связанные с тайнами будущего.
И снова «Анимус», и снова белая мгла, и снова перед ним прорисовывается Париж.
Перед глазами встал двухэтажный, не очень приметный дом, но с очень большой и тщательно скрываемой тайной.
Жан Дюфо лежал на не удобной жёсткой кровати, глаза его были закрыты и он беззаботно спал, словно младенец, изредка посапывая. Его коротко стриженые волосы немного отросли, а лицо покрылось щетиной, гадко неприятной на ощупь.
Так вот, в кровати, парень пролежал около двух дней. О нём заботились как о заболевшем сыне, кормили и поили лишь всем свежим и не дешёвым. Его левое плечо было перемотано марлей, дурно пахнущей каким-то лекарством, кое-где, на тряпицах виднелись капли крови. Жизнь, можно так сказать, без забот, но его беспокоили вопросы о том, как там братство и что сталось с его прадедом Эцио Аудиторе. По словам лечащих Жана, он скоропостижно скончался.
После этого, Дюфо не мог себя простить за это. Дед, единственный из его родных – погиб, причём по его вине. Жан не знал, что с его матерью, жива ли она, всё-таки год прошёл с того момента, а он даже пальцем не двинул. Возможно, его мать томится на острове Святой Елены и ждёт, ждёт, уповая на помощь сына.
Как же тяжко стало на душе, словно кошки начали её драть, острыми, как лезвия ногтями. Жан тихо застонал, перевернулся на живот и, взбив со злости и отчаяния подушку, уткнулся в неё лицом, он чувствовал, как слёзы накатываются на глаза, в горле стал ком, и он больше не смог сдерживаться. Он плакал от безвыходности и стыда, он никого не уберёг, даже Леони, его любовь, ту, которой он собирался признаться в симпатии.
Он колотил руками стены, он чуть ли не выдернул себе клок волос, раз даже, помыслил о самоубийстве, но рука остановилась сама, понимая, что этим он не сделает лучше, наоборот, он сделает намного хуже, даже не себе, не единицам, а братству, которое он никому ещё не может доверить. Ну, лишь Пьеру, но и тот должен стать рангом выше.
- Всё, больше здесь задерживаться нечего, ухожу, - прошептал сам себе Жан.
Дождавшись глубокой ночи, Дюфо вышел из комнаты, опоясанным и одетым в свою белую, хорошо выстиранную рясу. Капюшон уже укрывал голову, заостренный его носик дерзко смотрел вперёд и вниз, изредка двигаясь при движении то влево, то вправо. Спрятанный клинок мирно покоился на его левой руке, готовый в любой момент показать туз в рукаве первому попавшемуся врагу.
Глаза Жана дико блестели, он не отблагодарил своих спасителей, пусть думают, что так было предназначено судьбой. Он тихо отодвинул засов и отворил чуть скрипнувшую дверь, в лицо ему подул холодный, сильный ветер, сдувший капюшон. Так же тихо он закрыл дверь и пулей побежал по всё тем же грязным улицам, меся лёгкими сапогами жижу.
Не обращая внимания на капли грязи, что летели от сапог на одежду, он не сдавая форы, бежал к штабу, чтобы хоть как-то осведомиться, держится ли орден вообще или распустился без него.
Поворот, поворот, ещё поворот. Перед глазами всё мелькало, с неба срывался мелкий дождик, наполняя канавы и ямки водой. Мимо мелькали дома.
Вскоре показался конец улицы и площадь, на которой располагалась обветшалая церквушка, рядом с которой простёрся небольшой погост с невысоким, деревянным ограждением. Каменные кресты упрямо смотрели вершинами в небо, не сдаваясь перед дождём.
Наконец высокая дверь. Жан вбежал в здание, нащупал потайную дверь и шмыгнул в открывшийся проход. Всё тот же сырой коридор, год назад здесь были балки и полуразрушенные части платформы, а сейчас же, прогнившее дерево и рассыпающийся камень убраны, вместо них выложены ступеньки. В конце коридора чернела металлическая дверь, сзади, проскрежетала часть стены и стала на место. У двери горела масляная лампа, освещавшая маленький участок.
Жан торопливо взбежал к двери и постучал в неё. Ему не открыли, понятное дело, мало ли кто наткнётся на укрытие.
- Откройте, это я, Жан Дюфо! – прокричал парень.
В ответ тишина, только лёгкий шелест засова и скрежет открывающейся двери. В проходе стоял Пьер, измазанный кровью, за спиной столпились остальные ассасины, которых был явный недочёт, они всё смотрели на него с горем и виной в глазах. Судя по всему, была ожесточённая резня, но где?
- Что случилось!? – озадаченно проговорил Жан.
- Простите нас, наставник, - Пьер склонил голову.
Глава 13
В последний путь
Жан тихо застонал. Он предал свою семью, своих братьев и сестёр, с которыми он дрался на крышах Парижа. Эта несчастная горстка ассасинов, смотрящая на него с надеждой, ожидала команды, которой не прозвучало. Подавленный лидер удалился в свою комнату без единого слова. Дюфо не видел в рядах выживших Констанцию, неужто и она ушла вслед за большей частью в Иной Мир? Злость накатила на него неудержимой волной, он был готов рвать и уничтожать, не важно какой ценой, но убить его злейшего врага – Наполеона Бонапарта, тамплиера-главаря, который не даст жить спокойно свободным людям востока и запада.
На улице всё так же барабанил дождь, часто-часто ударяясь о металлический карниз над окном. Жан сидел и смотрел на масляную лампу у него на столе, тихо потрескивающую, но шум ливня перекрывал этот звук. Огонёк плясал, он был живой, он улыбался Жану, лицом матери и его любимой Леони, что сталось с Констанцией, со второй его любовью он не знал, предводитель не хотел спрашивать этого у своих подчинённых.
Жан Дюфо, молодой предводитель и опытный ассасин на чьём счету не одна смерть тамплиера, сидел в раздумьях, скрестив руки на груди. Капюшон его мирно лежал на плечах, шпага висела на бедре, острый спрятанный клинок был готов воткнуться в горло врага в любой миг. Перед ассасином, рядом с лампой, лежал отцовский нож и дедов второй спрятанный клинок, усовершенствованный под нынешнее время. Карие глаза, неотрывно смотрящие на язычок огня, зло поблескивали. В голове созревал план, дерзкий и неповторимый.
Тихий стук, Жан встрепенулся от неожиданности и, отставив в сторону мысли, встал, открыл дверь и вернулся в исходное положение – сел на кровать. В комнату зашла Констанция. До этого момента, зло блестевшие глаза Дюфо расширились и…
Всё произошло так быстро и тихо, Жан бросился к ней, а девушка к нему, губы сомкнулись в нежном поцелуе. Так же быстро они оказались в кровати, без всяких слов они отдались любви.