Самого по себе очищения может быть достаточно для борьбы с колдовством: на основании символики, о которой говорилось выше, оно просто-напросто смывает чары, которые исчезают подобно пятну. Однако обычно оно служит лишь прелюдией к другим ритуалам, играющим не меньшую роль в магической драме. Можно полагать, что при омовении вода принимает скверну на себя: ритуал очищает пострадавшего, но не уничтожает чары, они остаются в использованной при омовении воде, как потенциальная сила и, следовательно, представляющая опасность[303], которую необходимо уничтожить. Как мы уже говорили выше, очищение может служить лишь некой прелюдией к экзорцизму, подготовкой и средством приведения пациента в нужное состояние. Им, наконец, можно полностью пренебречь. Во всех этих случаях по-настоящему действенным или даже единственным является то, что я бы назвал ритуалом разрушения.
Здесь мы снова сталкиваемся с чисто символической церемонией. Устранение зла и изгнание чар символизируется уничтожением фрукта или овоща, луковицы, финика, соцветия пальмы, горсти зерна, овечьей или козьей шерсти. Эти предметы раздробляются, измельчаются, толкутся и наконец сжигаются, что и завершает разрушение. «И зло, которое терзает тело больного, каково бы ни было проклятие его отца, проклятие его матери, проклятие его старшего брата, проклятие шаггашту (демон чумы), которого никто не знает, волшебство будет устранено, как кожура с лука, разрезано как финик, сорвано как соцветие»[304]. Заклинание, читаемое в ходе ритуала разрушения, прекрасно показывает символическую связь, которая соединяет чары с уничтожаемым предметом. Вот одно из особенно поучительных:[305]
«Заклинание. Мои руки наполнены зернами упунту; мои руки наполнены жаром, лихорадкой, ознобом, мои руки наполнены проклятиями, сглазами; мои руки наполнены мучениями, страданиями, мои руки наполнены болезнью, болью, грехами, проступками, преступлениями, пороками; мои руки наполнены физическими и нравственными страданиями; мои руки наполнены чарами, приворотными зельями, колдовством, порчами. Подобно тому, как эти зерна упунту сжигаются огнем, как сеятель не посеет их в поле, как они не прозябнут в бороздках и каналах, как они не врастут своими корнями в землю, как из них не поднимется никакой стебель, как они не увидят солнца, — так пусть их порча[306] не произрастет в моем сердце, их корень не внедрится в мой позвоночник, их стебель не пронзит мою грудь! Пусть проклятие, порча, мучение, страдание, болезнь, боль, грех, проступок, преступление, порок, болезнь, которые таятся в моем сердце, в моей плоти, в моих членах, сгорят, подобно этим семенам! В этот день да поглотит их пламенеющий Гирра, и да снимет он порчу, и да живу я!»[307] Далее, даже с чрезмерной детализацией, подчеркивается, что эта луковица больше не будет расти и не окажется на столе ни у бога, ни у царя, что цветы этого соцветия больше не расцветут на пальме, что эта шерсть больше не послужит для изготовления одежды ни для бога, ни для царя[308].
Остается сделать еще один шаг — уничтожить, в свою очередь, огонь, который поглотил предметы, символизирующие чары, то есть погасить его. Таким образом, исчезнут всякие следы колдовства. Выполнение этого ритуала подчиняется своим требованиям.
«Я, великий жрец, я зажигаю огонь, я зажигаю переносную печь, я источаю избавление, я священный жрец Эа, посланец Мардука. Переносную печь, которую я зажег, я гашу; огонь, который я разжег, я тушу; зерно, которое я высыпал в огонь, я размельчаю. Так же как я погасил огонь, который я зажег, как потушил огонь, который я разжег, как я размельчил зерно, которое я рассыпал, пусть Сирис, который освобождает богов и людей, распутает узел, который он завязал. Да откроется для N, сына N, закрытое сердце его бога и богини; да будут изглажены его прегрешения, да будут они отпущены ему, да будут они ему прощены»[309].
Колдовство, которое требуется уничтожить, может символизироваться животным; смерть одного повлечет за собой уничтожение другого. В одном из наших текстов содержатся некоторые, очень краткие, сведения об этом ритуале. Сначала царь очищается; затем, по выходе из «дома омовений», он берет лук, сделанный чистыми руками, подаренный Нинигиламгой, великим плотником Any, и перед лицом солнца убивает газель, олицетворяющую его грех; злой утукку и злой алу уничтожаются одним ударом[310].
Желая одолеть зло, проистекающее из мамит, маг должен прибегнуть к произвольной и условной символике, которая отождествляет чары с неким предметом. Когда зло относится за счет колдуна или демона, символика ритуала разрушения определяется естественным образом. Источником страдания является вовсе не провинность или ошибка, абстракция, ускользающая от всякого материального воспроизведения, — его автором является мужчина или женщина из плоти и крови, демон, тело которого обладает как антропоморфными, так и зооморфными чертами; их изображение, имеющее достаточно много типичных черт, сделать достаточно легко. Значит, символ готов: это будет образное представление, статуэтка демона, колдуна или ведьмы, и ритуал разрушения примет особую форму, которая называется порчей. Надо заметить, что для колдовства и контрколдовства этот обряд является общим: последнее в этом случае выступает в качестве точного противовеса первого. Колдун, на которого человек наводит порчу, ранее навел порчу на него самого; он изготовил изображение лица, на которое желал навлечь последствия своих чар: «Они сделали изображение, похожее на мое изображение, они скопировали мою внешность»[311]. Сейчас мы увидим пример порчи, применяемой против демоницы ламашту. В серии Маклу содержится заклинание, которое произносили, сжигая изображения демонов: «Я поднимаю факел, я сжигаю изображение утукку, шеду, рабицу, этемму, ламашту, лабацу, аххазу, лилу, лилит, ардат лили»[312]. Порча, тайно практикуемая колдунами, против врага применялась публично. Фрагмент одного ритуала, к сожалению, очень неполный, начинается так: «Когда враг против царя и его страны... царь должен встать на правом фланге своего войска». Затем, после принесения жертвы, к которой мы еще должны будем вернуться: «Ты сделаешь из сала изображение врага, при помощи улинну ты повернешь лицо его назад»[313]. Я уверен, однако в данном случае это простое предположение, что, заставляя таким образом врага показать спину, символизировали и одновременно провоцировали, так как это одно и то же, его поражение и бегство. Наконец, изображение врага, по-видимому, уничтожалось водой или огнем. В любом случае это было обычным завершением манипуляций, связанных с порчей. Колдуны сжигали[314], топили[315], закапывали, замуровывали[316] изображения тех, кого хотели погубить. Их жертвы наносили ответный удар, подвергая их изображения множеству казней, которые, как считалось, лишали их возможности наносить вред. «Я разделяю на куски твою силу», говорит одно заклинание; и эта мысль получает развитие в следующих словах: «Я вырываю твой язык, я наполняю твои глаза ветром, я рассекаю твои бока»[317]. Или же еще: «Колдунья, я взял твой рот, я взял твой язык, я взял твои зоркие глаза, я взял твои проворные ноги, я взял твои гибкие колени, я взял твои могучие руки, я заломил тебе руки за спину»[318]. Связать члены ведьмы уже означало сделать ее бессильной: «Я связал твое тело, связал твои члены, сковал твою особу»[319]. Наконец, изображение сжигалось: «Изображения семи и семи колдуний я предал Гирре»[320]. Гирра, как и Гибил[321], это бог огня, «который сжигает, поглощает, сковывает, укрощает ведьм»[322]. Сожжение иногда происходило на берегах Нару [323][324]. Похоже также, что иногда изображения помещались на небольшую лодку, которая затапливалась на середине потока. Одно заклинание, к сожалению неполное, гласит: «Син заставил сделать мое судно: между своими рогами[325] оно несет освобождение; внутри живут колдун и ведьма, внутри живут тот, что наводит порчу, и та, что наводит порчу; внутри живут заклинатель и заклинательница»[326]. Возможно, это служило «ответным ударом» на порчу посредством «поднявшихся вод реки», в которой обвиняли колдуний[327], и, наводя которую, они, несомненно, топили изображение человека, которому желали смерти. Равным образом можно было поразить изображение оружием; в наших заклинаниях мы читаем в двух припевах: «Ты поразишь мечом изображение ламашту, в боковой поверхности стены похоронишь его, в ограде закроешь его»[328].
303
Посредством воды, употреблявшейся при омовении, можно навлечь чары на себя. V, стр. 58.
323
325
Концов, оформленных в виде рогов, таких, какие, как мы видели, изображаются на памятниках и особенно на цилиндрах. См. Menant,