— Мать честная! — даже ахнул Ефим Иванович. — Ты краше-то места не отыскал?
Посидели, покурили.
— Ну что же, прощаться будем! — поднялся Ефим Иванович.
— Посижу я тут, родной, погляжу, что будет...
— Не примерзни, смотри! Прощай!
Ефим Иванович подошел к карнизу. Виден желтый камень тропы. Нешироко. От метра до половины. И наклон маленечко вниз.
— Это ничего, — сообразил он, — а вот вверху хуже!
Да!. Сверху будто хлестнула через тропу снеговая волна и оледенела на загибе. Нависли тысячетонные надувы над карнизом, и сделался сводчатый над ним потолок.
«Упадет, и я упаду, — подумал Ефим Иванович, — и все тут!»
Дивясь такому простому разрешению, скинул лыжи. Взял их под мышку и плечом к скале вступил на тропу. Шагал яростно, отметая всякие мысли.
— Тук, тук, тук! — стучал в мозгу каждый шаг. Цепко ступали подошвы унтов.
Впереди светло раздвинулся выход, грудь расперла мощная радость, и прыжком он выскочил из мышеловки.
Потом долго стоял на снежном поле, и крупные капли пота ползли из-под шапки по горячим щекам.
— Прошел я, старик, прошел! — закричал Ефим Иванович, забывая про осторожность, и горное эхо умчало клич в ледяные вершины хребтов. Но недвижен нависший снег, нерушимо сосредоточенное молчание гор. За серебряными их цепями всплывало солнце, а внизу, у подошвы, синели домики главного стана.
С горящими глазами, с бурею в сердце входил Ефим Иванович в приисковую контору со своим важнейшим поручением. И прием, который ему оказали знакомые и незнакомые люди, испуг и удивление, и расспросы еще туже подвинтили то стремление к участию в общем деле, которое разрасталось в нем.
Поэтому, когда позднее Ефим Иванович стоял в кабинете начальства, за спиной своей чувствовал весь Джиндский прииск.
Прочитав отчаянный рапорт Бурьянова, управляющий понял, что срывается промышленный план. Рухнет вся программа, если гидравлика Джинды выйдет из строя.
Но управляющий, новый человек в золотом производстве, да к тому же горячий, никак не мог уяснить, чтобы огромное это несчастье могло быть устранено банкой аммонала.
Поэтому на Ефима Ивановича он не обратил никакого внимания и со злобою человека, которого неожиданно и предательски подвели, накинулся на сидевшего рядом главного инженера:
— Вы ручались за этих людей на Джинде. За прорывщиков и лодырей. Теперь и расхлебывайте. Чем перекрыть прикажете прорыв? Кого судить, я вас спрашиваю, за это?!
Письмо Бурьянова разорвано в клочья.
— И очки еще новой авантюрой втирают, — заорал он, словно впервые заметил Ефима Ивановича. — Ничего ему не давать!
— Положим, взрывматериалы я дам! — возразил инженер. — Это моя обязанность и право!
— Ну и платите сами, если он где-нибудь сломает шею.
— Сам и заплачу, — согласился инженер.
К концу перепалки Ефим Иванович так упорно искал глазами взгляда управляющего, что тот, почуяв близкий скандал, постарался избежать неприятной встречи.
Ефим Иванович получил записку на динамитный склад и молча вышел, с размаху хлопнув дверью.
«Сволочь, гад, — думал он дорогой, вспоминая подробности разговора, — прогульщики, лодыри! Это те, кто в воде и трущобах Джинды бились за программу!»
Оскорбление, незаслуженно нанесенное всем, необычно остро почувствовалось им лично.
Маленько остыл. Ему предстояло получить аммонал. Поесть. Обязательно повидать Аришу. Отдохнуть и ночью же отправиться обратно.
Но после выпада управляющего появилось какое-то беспокойное чувство при мысли об обратной дороге. Упоение успехом освещало ему лишь сегодняшний день, а теперь думал о том, что будет завтра...
Было жарко и солнечно. Снег садился и таял, с гор, наверное, скатывались лавины.
«Ночью мороз стукнет, — успокаивал себя Ефим Иванович, — авось, как-нибудь проберусь».
Но чем ближе и ощутительнее становилось это возвращение, тем сильнее щемило его тоскливое предчувствие.
Поэтому мрачно, без обычного балагурства, получил он из склада коробку с аммоналом, капсюли и кружок шнура.
А тут подвернулся, как нарочно, знакомый десятник. Нелюбимый и вдобавок под мухой.
— Ну-ну, герой, — обратился он к Ефиму Ивановичу. — Слышали, как программу вы исполняете. Еще на соревнование нас вызывали!
Ефим Иванович сердито посмотрел на рыжее, веснушчатое лицо, в насмешливо прищуренные глаза.
Мимо шумной гурьбой возвращались со смены бабы. И это спасло от драки.
Увидали Ефима Ивановича, завизжали, затолкали локтями одну в красном платочке.
Ефим Иванович отодвинул рукой стоявшего на дороге парня и зашагал через лужи и снег к отставшей от толпы женщине.