— Вовремя проснулась. Я собирался будить тебя, — стянув с переносицы очки в тонкой золотой оправе, Земской нажал кнопочку с боку планшета и убрал технику в черный кожаный дипломат.
Он работал, пока я спала.
Нечему здесь дивиться.
Я приподнялась в кресле и обнаружила, что наушники с телефоном мужчины исчезли. Перед сном я крепко держала их в ладони. Приподнявшись, убедилась, что не раздавила их непреднамеренно, ворочаясь во сне — а я в этом деле специалист: случайно ломать чужое, садясь на это, сбивая локтем, или еще чего. Части моего тела нередко выступали в роли смертоносной ловушки для чьих-то вещей, и в прошлом в мои руки никто не осмеливался вверять их.
В садике меня прозвали Убийцей Песочных замков. Несколько раз во дворе родительского дома я, играя с соседскими ребятами на площадке, плюхалась пятой точкой на кропотливо создававшиеся строения моих тогдашних друзей.
В школе прослыла, как Разрушитель подоконников. Но! В свое оправдание замечу, что такое случилось единожды, а прозвище приелось просто потому, что дети бывают довольно жестокими. Одноклассник, которому в очередной раз прилетело от меня рюкзаком по бедру за то, что он сделал мне подножку, в ответ толкнул меня в спину, и я ударилась лопатками о подоконник. Затем раздался хруст. Нет, не моих костей, а несчастного подоконника.
В университете я была известна как Поджигательница. Дело в том, что во время лекции по прикладной информатике я случайно чуть не спалила аудиторию и всю имевшуюся в ней технику. К счастью, ситуация обошлась минимальными потерями, и я спалила только тот компьютер, за которым занималась.
Повзрослев, я утратила прежнюю неуклюжесть и стала более собранной, но подобного рода казусы имели место быть в нынешней повседневности. Я чувствовала бы себя дико неловко, если бы телефон начальника познакомился с моей задницей.
Обратив внимание на потерянный вид лица своей ассистентки, Владислав Валерьевич произнес утешающее объяснение:
— Я забрал телефон, когда ты уснула. Зная тебя, нетрудно догадаться, что к концу полета мне пришлось бы распрощаться с айфоном.
Между прочим, последней моделью стоимостью немногим меньше моей зарплаты.
— Как самочувствие? — поинтересовался Земской, закатывая до уровня локтей рукава пуловера мятного цвета.
— Хорошо, — я потянулась к волосам, чтобы заправить непослушную прядку за ухо и провела ладонью по всей длине шевелюры, убеждая в отсутствии куриного гнезда на голове. — Спасибо вам.
Он прекратил процесс сборов к высадке, чтобы взглянуть на меня.
— У меня есть к тебе просьба.
Просьба? Не приказ? Не безапелляционное условие? После того, как наше видео слил в сеть друг Дэна, я не рассчитывала на вежливые воззвания от босса и вообще на то, что отправлюсь в командировку в Эстонию, буду сидеть здесь, рядом с ним.
— Ка-а…какая? — вот, до чего довел! Я даже заикнулась от волнения.
На этот раз, Лика, не будь, пожалуйста, дурой, усмири в себе бунтарку и вцепись по самое основание в работу, которую имеешь, пусть это далеко не всегда доставляет удовольствие!
— Хоть эта поездка деловая, — продолжил Земской ровным голосом, — но мы вне офиса, так что обращайся ко мне на «ты». По крайней мере, в непосредственном отсутствии работы.
— Почему вы вдруг просите об этом? — насторожилась я.
Босс ухмыльнулся одним уголком губ и с едва уловимой плутоватостью добавил:
— После всего, что между нами произошло, разве мы не сблизились? Я всего лишь обозначаю границы между работой и личной жизнью.
Для меня проще было сделать вид, словно я проглотила язык, чем приложить старания к какому-либо ответу, в котором требовалось подать голос.
Мой просто-напросто исчез, вот я и промолчала.
Та дорога, по которой на сумасшедшей скорости неслись наши с ним взаимоотношения, вела, скорее к полному краху. Не приходили в голову иные варианты развития событий, кроме тех, где мы друг друга громко посылаем на все четыре стороны и, в конце концов, расходимся, и где пускаемся в первородное безумство, чтобы поглотить друг друга без остатка. Оба пути разделены полупрозрачной хрупкой завесой, и одновременно являются противоположными итогами одной реальности.
С каждым днем я все больше убеждаюсь, что сохранение нейтрального положения дел — всего лишь миф.
Какая из крайностей станет для нас благополучным финалом?