А к вечеру и она затаилась. Улицы городка были разодраны треском моторов и собачьим лаем чужих голосов.
Уже потом, после всего, я попал в это жуткое автомобильное скопище на новой границе, как они — в столпотворение телег, лошадей и людей. Солнце нещадно плавило землю и заболоченную, выжженную чуть не до самого дна пограничную речку Кучурган. И это зеленое, задымленное ряской зеркало все еще отражало ту толчею, крики и испуганные лица беженцев. Это было то самое место. От этой речки они назад и повернули, тяжело разворачивая подводу, с трудом сдерживая коней, едва не рухнувших с узкого моста в воду. Повернули, потому что впереди показались первые немецкие посты, и солдаты резкими криками “цурюк!” решительно отправляли назад едва ползущие обозы с беженцами.
Старый Аврум все понял сразу и только порадовался про себя тому, что нет с ними их четверых сыновей. Правда, где они, на каких фронтах, он тоже не знал. Говорили люди, что Исачок где-то уже успел попасть в окружение, а про остальных вообще ничего не было слышно. Аврум приобнял свою высохшую от времени жену Лизу, подхватил вожжи и стеганул взмокших на июньском солнце коней. Они медленно двинулись назад, к своему дому, крышу которого уже успела пробить немецкая авиационная бомба, но почему-то не взорвалась.
А Исачок чудом вырвался.
Когда их батальон бросили к левому берегу Прута, оказалось, что никаких укреплений там нет — одна раскаленная земля да редкие рощицы, в которых не спрячешься. Прут этот — узкий, и впрямь, как прут. Его и форсировать не надо было. Немцы с румынами его спокойно вброд перешли и зажали батальон с двух сторон. Под шквальным огнем не то что отстреливаться — шевельнуться невозможно. Умирали лежа, не подняв головы. Да и чем было отстреливаться? Одна винтовка на троих, а то и на пятерых. Оставшихся в живых, как быков, немцы согнали в одно стадо и погнали в сторону Бендер и Варницы. Там уже построили и велели выйти из строя коммунистам и евреям. Кто вышел — того увели в сторону Дубоссар. Там, как потом выяснилось, немцы с румынами тысяч десять в расход пустили.
Егор Долгов и Витька Шустов, лукавые рязанские мужики, по бокам стояли. И, как по команде, так прихватили Исачка за руки, что он и не дернулся. И не вышел. Не вышел и все тут. И никто на него указывать не стал.
Их наспех заперли в каком-то коровнике, в ожидании ночи. Пока день совсем не погас, в яслях кое-где светилось слипшееся сено, можно было при желании наскрести на какое-то подобие подушки. Но не спалось. Какой тут сон! А тут Витька подполз.
— Ты, говорил, вроде местный?
— Почти. Не совсем, — зашептал Исачок. — Из-за Днестра я, из-за границы. Километров десять отсюда. Это если напрямую. Но дорогу знаю.
— Дыру видел? — спросил Витька.
— Какую дыру?
— Ну, там, в дальнем углу. Мы ее сеном завалили. Как совсем стемнеет, мы с Егоркой ворота запалим, а ты у дыры дожидайся. Ворота займутся — сразу проход расчищай, туда и скроемся. Немцы все на огонь побегут. Успеем.
Исачок сразу сообразил, что дело хоть и рисковое, но не безнадежное. До реки метров сто всего. Течение здесь шустрое, а повороты крутые. Если успеть добежать и прыгнуть с обрыва, Днестр сам унесет за мыс, в сторону Кицканского леса. Шевели себе ногами и все тут. Да и заросший островок там посреди реки имеется, можно отсидеться. Уж Исачок-то реку эту знал, как никто. Вырос тут. Да и какой выбор? Остаться? Все равно убьют. Рано или поздно кто-нибудь сдаст. Бежать? Тоже могут пристрелить. Но шанс есть.
Через час и Егор подполз.
— Готово, — зашептал, — я уж сена к воротам подгреб. — И потряс коробком спичек.
— А остальные? — спросил Исачок.
— А остальным — как бог даст. Может, кто и сбежит, если повезет.
Ворота коровника вспыхнули с такой силой, будто начинены были серой. Видать, июльское южное солнце успело высушить их до звона. Они горели с присвистом, с особым почти куропачьим скрежетом, и совсем без дыма. Несколько секунд Исачок завороженно смотрел на пламя, но здоровенный Витькин пинок немедленно привел его в чувство. Через секунду оба, ловко скользнув в прореху, оказались на улице. Чуть замешкавшись, Егор затопал следом.
Первая автоматная очередь резанула над головами, когда они подбегали к обрыву. Освещенные заревом полыхавшего за спиной коровника, они успели сделать еще несколько шагов и буквально провалились в темноту, где их немедленно приняла в свои объятия тепловатая, приторно отдающая водорослями вода Днестра.