“И взяли его и бросили его в колодец; колодец же тот был пуст; воды в нем не было”.
Почему-то именно это неизменно вызывало страх. Не то, что бедного Иосифа бросили в колодец. Не то, что бросившие его туда братья тут же принялись есть хлеб. И даже не то, что продали они его купцам Мадиамским, в Египет, за двадцать сребреников. А то, что воды в колодце не было! Зачем-то же ее там не было? Иначе с чего бы это нужно было специально подчеркивать? Бросили и бросили. Мало ли? А тут черным по белому: “Воды в нем не было”. И, опять же, зачем нужен колодец, если в нем нет воды?
А хозяйка снова: поешьте да поешьте. Сала, между прочим, нажарила с картошкой, лучок, помидорчики — все как у людей. А в меня уж кусок не лезет. На шести с половиной метрах стоим — и где та вода?
— Ну их к чертям с их колодцем и с их деньгами, — шепнул Антошка. — Что-то здесь не то. Фокус какой-то. Поужинаем — уезжать надо.
Поужинали — хозяин подоспел. Осмотрел яму, что-то прикинул, языком причмокнул и заявляет:
— Все. Шабаш. Нет тут воды. Я так и думал.
— А деньги?
— Как договаривались. — Достал из кармана купюры, протянул. — А колодец будет декоративный.
— Как это?
— А так. Днище забетонируем, зеркалами обклеим. Гости приедут, заглянут — а там их отражение. Приятно. И бадью пристроим. Вроде как себя из колодца вытаскивать будут. Ни у кого такого нет. Мы — люди культуры, должны думать о красоте. — И языком причмокнул. Вот придурок.
Антошка деньги взял и с первой же электричкой — в Москву. А во мне как черти поселились. Со мной бывает. Ничего с этими чертями поделать могу. Все нутро переворачивают. Как каменный становлюсь — с места не сдвинуть. И какая-то музыка внутри играет. И отделяет меня эта музыка от всего мира невидимой границей. Но слышимой.
— Заночую, — говорю, — здесь, а утром уж поеду.
И остался.
Попал я как-то случайно в Малый зал консерватории слушать Баха. Сразу два концерта для фортепиано с оркестром: фа минор и ре минор. Если я, конечно, правильно выражаюсь. В музыке-то я не очень… Кто и чего написал — категорически не помню. А тут настроение было — хоть в омут. Да и тот вот-вот замерзнет. В общем, сыро, одиноко, бесприютно. Какие там еще слова годятся… Ну, и пошел. А чего не пойти? В консерватории светло, тепло, люди интеллигентные опять же. Сижу. Не то чтоб слушаю, а так, наблюдаю. Во что, например, пианистка одета. Или как выглядит та, что на скрипочке.
А через какое-то время обнаружил, что меня нет. Только что был, и — нет. Исчез. Пропал. То ли я музыкой стал, то ли музыка — мной. Нету — и все тут.
Стряхнув с себя наваждение, посмотрел за окно. На мокрый снег с дождем. На хмурых озабоченных прохожих. На тусклый свет фонарей, едва достигающий мостовые. И впервые понял, где проходит граница между миром и Бахом.
Нет, не так. Бах — это и есть граница. Между миром и Богом. Таможня. Проверка. Досмотр, все выворачивающий наизнанку. Эту границу нельзя перейти. В ней можно только раствориться. И так, в растворенном, почти несуществующем состоянии плыть дальше. Потому что за этой границей земли нет. Там только воздух.
— Профанация! — злобно шептал я ненавистное слово, остервенело вонзая заступ в черную землю. — Все профанация. Подделка. Игра.
Когда Антошка укатил, а хозяева закрылись в доме, оставив меня ночевать в ветхом сарайчике, я не выдержал. Я не выдержал и поздними уже сумерками полез в колодец. Потому что злость из меня так и выкипала. Нехорошая такая злость, почти благородная, но с агрессивным оттенком. И я прекрасно понимал, откуда она взялась. Ну, ненавидел я всякие пустые формы. Ненавидел и все тут. С детства, можно сказать, ненавидел. А тут — не колодец, а форма колодца. Имитация колодца. Профанация.
Из последних сил я вгрызался в темноте в эту землю, уже не понимая, на какой глубине нахожусь. Я упорно нагружал ведро, сам тащил его по шаткой лестнице наверх, заново спускался и долбил, долбил, долбил. Пока, обессилев, не упал. И тут же заснул, свернувшись клубком.
Проснулся я от промозглой сырости, насквозь пропитавшей рубашку и джинсы. Никого не было рядом, кроме огромного котлована неба, наполненного клочьями ночи. Дальняя звезда немигающим зрачком сверлила мой колодец. И на секунду показалось, что это я сам смотрю на себя с черной высоты.
Перевернувшись на другой бок, я вдруг почувствовал, что подо мной бьется живая струя воды, шипя и расползаясь по дну колодца.