Тут же на столике я увидел телефонный аппарат и автоматически снял трубку — телефон молчал, гудок отсутствовал. Отключили за неуплату? Но деньги-то у Кикина есть. Хотя, может, забыл или не успел заплатить, кто знает?
До встречи с Сергеевым заняться мне было нечем, и я решил устранить бардак на кухне. Здесь даже сесть оказалось не на что — все заляпано подсохшей уже желтой глиной.
Вымыл посуду, вытер стол, подмел полы. В поисках мусорного ведра распахнул дверцу шкафчика под мойкой и обнаружил там возле переполненного ведра четыре нераспечатанных бутылки водки. Ничего себе… Откуда они могли взяться? Вероятно, тоже сформировались из пустого пространственного эфира…
Потому что знаю я Бориса: хоть с деньгами и нет у него сейчас проблем, не мог он купить столько сразу. Понимает — пить ему нельзя. И, когда стоит у прилавка магазина, успокаивает себя тем, что эта вот бутылка — последняя. Он думает: выпью, мол, еще разок, и все, в завязке. Самообман, конечно, но с ним Боре легче жить. Или доживать?.. Тьфу-тьфу-тьфу, что я несу? Не мне его судить.
Значит, кто-то эти пузыри принес, а когда уходил, дверь не запер. Кто? Кто этот злодей? Ответ напрашивался сам собой. Этим человеком мог быть только Стас. Он же обещал прийти утром, вот и пришел, урод…
Стоп, не сходятся концы с концами, как ни верти. Эта глиняная голова вообще не могла появиться до прихода Гриши Сергеева. Он же должен принести фотографию бурята, который будет играть мертвого шамана… Тьфу, черт! Почему мертвого? Живого!
Но Сергеев придет только в два часа, а в одиннадцать, когда пришел я, голова оказалась уже готовой. Или Сергеев по какой-то причине занес фотографию рано утром? Но тогда где она? По логике, где-то здесь, на кухне, рядом с башкой. Боря, когда спать завалился, все бросил как было, ничего не убирал… Ну а уж водку принес точно не Сергеев. Ему надо, чтобы Кикин работал, а не пьянствовал.
Я потряс головой, в ней будто звенело. Я запутался. Я ни черта не мог понять.
— Кто же тебя вылепил, приятель? — спросил я у шаманской головы, накрыв ладонью ее желто-коричневый, гладкий затылок.
Голова не ответила, а глина была влажной, не высохла еще…
Я вздрогнул, в комнате что-то громыхнуло. Я отдернул руку от чужого затылка, будто током меня ударило. Нервный я стал, как барышня, не хватало только в обморок грохнуться…
Я прошел в гостиную. Как и следовало ожидать, нашумел Боря. Он упал с дивана и лежал теперь ничком, распластавшись на грязном полу. Я втащил его обратно. Он открыл глаза, но меня не узнал. Пробормотал еле слышно:
— Стас… ты хороший… человек… наливай…
После этого Борис заснул, через минуту — с богатырским храпом.
На стене над диваном висел замызганный пыльный ковер. Лет двадцать, вероятно, его не чистили. Его я помнил. А вот на гвозде, вбитом в стену прямо сквозь плотную ткань, я увидел большой шаманский бубен — почерневшую от времени шкуру какого-то зверя, натянутую на деревянный обруч.
Или Борис повесил его недавно, или я его не замечал раньше, не знаю.
Я потянулся к бубну рукой, но прикасаться не стал, испугался сам не знаю чего. Пусть себе висит, не стану я его трогать.
Я заглянул в дальнюю комнату-мастерскую, где Борис рубил истукана. В стороне у стены заметил еще одно бревно, нетронутое. Бревно как бревно, метра три длиной. А в куче стружек, опилок и кусков отколотого дерева я увидел все те же знакомые глаза с острова Пасхи. Скульптурой со вчерашнего дня Кикин явно не занимался. Ну и слава богу, а то отрубил бы себе топором по пьяни руку или еще что-нибудь нужное…
На подоконнике в кучу были свалены фигурки человекоподобных существ из жести, меди и дерева. Я взял одну из них в руки. Будто ребенок баловался. Впрочем, с подобными материалами — медью и жестью — ребенку не совладать. Что за хрень? Зачем их Борька понаделал? Я вернул фигурку в кучку. Потом спрошу.
Хотел уже повернуться и выйти из комнаты, но что-то заставило меня задержаться. Когда я смотрел на эти бревна, то почему-то подумал, что начатое, с глазами, неправильное какое-то. А вот то, нетронутое… От него, совершенно на вид обыкновенного, словно исходила какая-то непостижимая энергия. Запредельная? Потусторонняя? Нет, не знаю, не могу не только объяснить, но даже определить ее суть. Знаю одно — она была. Я ощущал ее кожей, всем нутром — меня будто жгло, меня подташнивало, у меня кружилась голова… Лампочки, перегорающие в квартире, вероятно, тоже реагировали именно на этот переизбыток энергии — не выдерживала тонкая вольфрамовая нить, взрывался вакуум, заключенный в стеклянной колбе…