Все встало на свои места. Кроме головы, конечно. Она хоть и стояла на столе, неулыбчивая, строгая, как посмертная маска, но ее не должно было быть, а значит, и не было. Для меня, по крайней мере.
— Ты на руки-то свои посмотри, — предложил я Борису.
Тот посмотрел, Григорий тоже. Выводы сделали оба.
— С головой разобрались, — констатировал Григорий и добавил с легкой завистью: — Ну, ты, брат, даешь. Я бы неделю лепил, и еще неизвестно, что бы вышло. А ты — влет, да еще на автопилоте… Ты, Боря, гений… если б еще пить бросил…
Сергеев посмотрел на часы, озаботился лицом.
— Ладно, времени мало… Как у тебя с бурханом?
— Начал только, — ответил Борис, — пошли, покажу.
Мы прошли в комнату-мастерскую, и я снова почувствовал ту же нестерпимую энергетику, исходящую от неначатого бревна, а Сергеев, если что и почувствовал, значения не придал. Уставился на чурку начатую, хмыкнул.
— Глаза не те. Будто у истуканов с острова Пасхи глаза. Не тот остров, Борис, для Ольхона надо рубить.
Тот засуетился.
— Так не закончено еще, Гриша. Я исправлю, и глаза будут, как надо.
— Картинку не потерял?
— Да вот же она, на подоконнике.
Я взял в руки вырезанную иллюстрацию из какого-то глянцевого журнала или альбома. На диком, байкальском, вероятно, берегу стоял столб с лицом, злобным, клыкастым. На его лбу были вырезаны человеческие черепа, я насчитал семь. Под ними — третий глаз. Симпатичное создание… И глаза были вроде такие же, навыкате, а все равно не те. Тут Гриша был прав. Не знаю, в чем состояла разница, но она была.
Григорий бесцеремонно вырвал из моих рук картинку и потряс ею перед носом Бориса.
— Вот так надо, Боря! Только так, это важно!
— Да понял я. Ты, Гриша, успокойся, сделаю глаза в лучшем виде.
— Где ты потерял третий глаз? — спросил я.
— И третий будет…
— Какой третий? — удивился Григорий. — Откуда?
— Ну, вот же! — ткнул я пальцем в глянец иллюстрации.
Они посмотрели. Переглянулись. Потом уставились на меня в четыре глаза. Хорошо хоть, пальцем у виска никто не покрутил. Но Григорий сунул вырезку мне под нос:
— Где ты увидел третий глаз?
Я увидел, но промолчал. Во-первых, я понимал, что не в моих силах убедить их в собственной слепоте. Или это я излишне зряч?.. А во-вторых, знал — сколько глаз будет у этой конкретной скульптуры, не имеет никакого значения. Мои зрение и знание изрядно меня напугали.
Я не ответил, и пауза затянулась до неприличия. Спас положение Боря Кикин.
— Да бросьте вы! — сказал он. — Сделаю все в лучшем виде! Если я уж по пьянке голову слепил…
Он не закончил фразы, но было и так все понятно.
— Кстати, водку я забираю, потом отдам, — сказал Григорий, возвращая иллюстрацию на подоконник. — Ты же, Боря, работать не сможешь, пока она тут стоит.
Мы вернулись на кухню, и мазохист Кикин сам достал убойную свою заначку. Выглядел он при этом печальным.
— Но похмелить тебя все равно надо, иначе какой из тебя работник? — приободрил его Григорий, убирая в сумку три бутылки и оставляя на стеле одну. — Ты голову пока не трогай, пусть сохнет. Истуканом занимайся.
— Понял, — согласился лучезарный теперь Бориска. Много ли надо алкоголику для счастья?
Григорий распечатал бутылку, взглянул на меня:
— Ты как? Уже вроде не утро, три часа.
— Не пью, и не тянет! — отрезал я.
— Как хочешь, — равнодушно сказал Григорий и налил в два цивильных стакана, отмытых мной до хрустальной прозрачности.
Выпить мне вообще-то хотелось, но еще больше хотелось попасть в съемочную группу и заработать немного долларов. Тысячи две-три меня бы устроило. И еще я понял, что Кикин о нашей договоренности не вспомнит. Если я сам о себе не позабочусь, не заведу разговор с Сергеевым, работа мне не светит.
Григорий поднял стакан, другой рукой погладил гладкий глиняный затылок бурятского шамана.
— Молодец, Боря, хорошая голова. Завтра с утра гипсовать начинай.
Кикин тоже потрогал желтый затылок.
— Сыровата еще… но ближе к вечеру уже можно.
— Думаешь?
— По сырому нельзя, а по чуть влажному даже лучше.
— Ну, смотри, тебе видней.
Они выпили, и Сергеев засобирался. Как бы мне не опоздать на поезд, отходящий на Ольхон… Хотя какой, к черту, поезд? Там летом — паромная переправа, а сейчас зимник, прямо по льду Байкала…
— Гриша, а для меня какая-нибудь работа найдется? Я сейчас свободен, да и интересно мне на съемки фильма посмотреть. Ни разу не присутствовал.
Григорий ненадолго задумался, но, вероятно, ничего не решив, отвечал уклончиво: