Одежда позволяла увидеть плоскую грудь белизны слоновой кости; но на шее сочилась, подобно широкому рубцу, царапина или рана! Лицо должно было быть восхитительно уже по нежному очертанию подбородка; но, закинутое назад, оно скрыто было полосой тени.
В ужасе я стал звать, громко крича, но никого не мог разбудить; туземный экипаж и английские матросы, все были объяты каким-то волшебным сном. Они проснулись только на заре, когда сфинкс уже исчез, остался далеко позади.
Когда на другой день я рассказал мое приключение, драгоман объяснил мне, что это, должно быть, был какой-нибудь феллахский погонщик ослов, зарезанный арабскими бандитами, наводняющими эти места. Убив юношу, они положили труп туда, чтобы предупредить путешественников; ироническое и полезное объяснение!
Но как объяснить этого светящегося сфинкса с его тихим и ярким сиянием, которым загорелся розовый гранит, и сверхъестественную красоту лица человека, уснувшего в его тени! Я чувствовал, что я пережил волшебную минуту, прожил несколько мгновений божественной и чудесной жизни, впрочем, такой обманчивой!
Эталь уверял меня, что мне это пригрезилось, так как, конечно, Эталь был на палубе, возбуждая мою чувственность, внушая мне болезненные сновидения. — Вы видите, что вам нечего мне завидовать, и что я был когда-то несчастным, так же мучимым, как и вы теперь».
Сэр Томас Веллком
«Уехать к солнцу и к морю, — поехать лечиться, — нет, снова найти себя в странах новых или очень старых, где еще жива вера, в странах, не отравленных нашей разлагающей цивилизацией, окунуться в силы, здоровье и традиции народов, сохранивших свою юность, пожить в Индии и на Крайнем Востоке под светлым небом, у светлого моря, слиться с природой, которая одна не обманывает нас, освободиться от всех условностей и суетных привязанностей, отношений, предрассудков, возвышающихся тягостными тюремными стенами между нами и реальностью вселенной, — словом, жить жизнью своей души и своих инстинктов вдали от искусственной, напряженной и нервной жизни Парижей и Лондонов, — в особенности вдали от Европы!.. Ведь есть же Италия, Испания, острова Средиземного моря, Сицилия, Корсика, лучезарное утро в Аяччо с синевой моря, виднеющегося сквозь кипарисы и сосны, цветущий миндаль на склонах Таормины и исполинская тень Этны над античной грезой греческого театра; древние острова Архипелага, некоторые маленькие гавани Адриатики, прибрежные городки Истрии, более позабытые и более обветшалые в своей солнечной молчаливости, чем город дожей и дворцов… И убаюкивающее бездонное очарование турецких городов, одуряющая тень пальм! Да, существуют еще, — вдали от Бедекеров и Куков, — уголки, где можно вкушать интимные и совершенные радости… Да что, впрочем, я говорю? Человек, умеющий уединяться, может жить счастливо в Тунисе и даже на Мальте, — на Мальте, теперь наводненной англичанами… О! уехать — что за целительное и сложное опьянение — оградиться морем, огромным пространством моря, изменчивого и волнующегося, ото всех своих прежних страданий, от своей жизни и жизни докучных.
Но, чтобы достигнуть этого — не надо больше привязываться ни к кому. Даже если любишь собачонку и оставляешь ее, отъезд уже кажется маленькой смертью. Достаточно невидимых пут сковывает нас; мир случайностей, огромный и великолепный, один способен исцелить наши раны, ужасные язвы нашей современной души, истощенной книгами, удовольствиями и цивилизацией… О! как исцеляют долгие переезды под еще невиданными созвездиями, жестокая и ностальгическая радость коротких встреч без завтрашнего дня, ибо пароход, привезший вас обоих на Корфу, отвезет ее дальше в Александрию; вы живете удвоенным темпом, — пульс бьется учащенно в сознании неизбежного и предвидении отъезда; в одном поцелуе — часто вся душа, в одном беглом объятии — целая жизнь сердца, в одном пожатии руки — забвение целого существования, вся наука жизни — как она должна быть, — пламенная, берущая, дающая, открытая и затем уносимая неведомым далеким, — без забот об условностях и кастовых предрассудках, — эта чудесная наука жизни, как она должна быть, — мечтательная и действенная, запечатленная в печальных глазах путешественниц и светлых зрачках моряков, и все это на фоне таких старинных магометанских портов, каких причудливых очертаний гор, когда грудь свободно дышит под пассатным ветром восточных морей и сердце сжимается от восхитительного давления жизни!