На свете существуют только три художника, изображающие взгляд, который вы ищете: он, Берн-Джонс и великий Кнопф.
Я знаю, которая из этих трех невест пленит ваше сердце: не правда ли, — невеста Ада обладает взглядом, который вас преследует?»
Серия офортов
«Это католицизм азиатов, — католицизм извращенности и экстазов, — ужасный, кошмарный католицизм, объясняющейся тем, что этот голландец Тороп — по рождению яванец.
Я знаю, что вам понравится этот Тороп.
На свете существуют всего три художника, изображающие взгляд, который вы ищете: он, Берн-Джонс и великий Кнопф.
Я знаю, которая из этих трех Невест пленит ваше сердце. — Не правда ли, Невеста Ада обладает взглядом, который вас преследует?»
И вот я снова во власти видений, снова меня преследуют аквамариновые глаза… Коснувшись моей раны, Эталь ее растревожил… Раны? Она едва затянулась… Зачем Эталь послал мне этот офорт, который меня волнует, и это письмо, которое меня еще больше страшит! О! наваждения изумрудных глаз!
Ужели это — обещанное исцеление!.. В нем сидит мистификатор. Может быть, он ведет жестокую игру и, растравляя мою болезнь, только усиливает ее?
3 августа 1898 г. — Он должен был приехать, он назначил свое возвращение на вчерашний день.
Пришла телеграмма. «Антверпен. Отъезд отложил. Еду в Остенде повидать Энзора. Очень интересный художник. Пришлю вам его маски, если удастся достать: знаю — он в стесненном положении. Вчера, — еще до письма — открыл здесь у антиквара ряд рисунков Гойи, серию его Причуд, сокровище. Посылаю один из них, чтобы вы запаслись терпением. Вглядитесь в него. Письмо следует. Привет. — Август 1898 г.».
Я получил офорт, о котором идет речь. Набросок превосходен. Это курносое лицо, искаженное гримасой, с глазами ясновидца, глазами, пылающими, словно факелы в провалившихся орбитах; голова Сократа — вся жизнь которого сосредоточена во взгляде; голова алхимика или отшельника, костлявая, высохшая, похожая на голову летучей мыши с тонкими, словно иссохшими в молитвах губами, — провалившимися губами старухи. К тому же неожиданно срезанный подбородок, придающий профилю вид морды, и надо всем этим возвышается огромный лоб, от тяжести которого, кажется, готовы лопнуть виски; ужасающая несоразмерность гигантского мозга.
Абсолютное отсутствие волос придает этой голове вид гладкого и фантастического черепа — черепа, под которым совершенно исчезает жалкая мордочка; и гладкая, словно полированная кость этого изумительного черепа пенится, и волнуется, и дымится. И череп трепещет, вздымаемый испарениями, словно крышка котла, и бледные волнующиеся испарения кажутся во мраке офорта то мордами гримасничающих зверей, то лярвами, то гнусными фигурами обнаженных. Чудовищный мозг населяет мрак ночи угрозами и проклятиями.
На полях, как бы подчеркивая этот ужасный кошмар, было приписано изречение Гойи по-французски и по-испански:
«Гений, лишенный разума, порождает чудовищ».
Зачем Эталь прислал мне это? Что хочет он мне этим сказать? Какая его цель? Какой смысл этого ужасного офорта и его присылки мне, ибо этот редкостный набросок причиняет мне страдание, — манит, отталкивает и снова привлекает меня… В проницательном взгляде этих глаз словно заключен яд!
И эти ужасные пиявки с человеческими лицами, эти пляшущие запятые, — порождения этого черепа — причиняют мне страдания.
После Торопа — Гойя! Сколько бы я ни старался понять — не нахожу объяснения! И это возвращение, откладывающееся со дня на день.
Какую зловещую игру затеял со мной этот таинственный англичанин?
5 августа. — Всю ночь странные видения копошились у моего алькова: необычного вида гады с клювами аиста, крылатые жабы, похожие на летучих мышей, огромные скарабеи, кишащие внутри глистами и червями, младенцы, превращающиеся в пиявок, и ужасные фантастические насекомые и инфузории.
Я замирал от страха и сражался с ужасами этого сверлящего кошмара. Офорт Гойи породил эти чудовища; я удвою мою дозу брома сегодня вечером.
8 августа 1898 г. — Письмо от Эталя. Оно помечено Остенде; письмо и сверток пергамента! Что это за новая посылка?
Сначала прочту письмо:
«Мой милый герцог, еще раз прошу у вас извинения. Я вас надуваю третий раз, а вы отказались этим летом от ваших лечебных вод и от Тироля, чтобы остаться в Париже со мною… Я был бы последним негодяем, если бы у меня не было серьезных оснований заставлять меня дожидаться. Изумительная вещь, — произведение шестнадцатого века, исключительной редкости, музейная находка, которую невозможно найти в продаже, указана мне Энзором поблизости, в Голландии, в самом Лейдене.
Вещь находится у старого коллекционера, собрания которого идут сейчас с аукциона. Бедняга помешался и его семья ликвидирует дела; такие продажи единственно доступные. Бедственные для продающего, они выгодны для покупателя.
Через час я отправляюсь в Лейден — вернусь с вещью или не вернусь, ибо если она такова, как мне ее описал Энзор, это — вещь исключительная и я прославлюсь через нее. Чтобы скопировать ее, я примусь за кисть и напрягу все мои способности: я нарисую ее или никогда больше не притронусь к полотну.
Вы ее увидите — увидите и полюбите как меня, может, даже больше и тогда у меня окажется соперник.
Неужели эта вещь окажется не такой, как мне ее описывал Энзор! Этот Энзор видит воображением, но его зрение необычайно совершенно, почти геометрической точности; он один из тех редких, которые видят. Его так же, как и нас, преследуют маски. Это такой же зрячий, как и мы с вами; буржуи считают его сумасшедшим.
Я рассказал ему о вас и он, разумеется, заинтересовался; он даже воспылал страстью к вам, не зная вас; больные понимают друг друга, и в знак симпатии он выбрал из своих рисунков один из наилучших офортов и просил передать его вам; я пересылаю его с его подписью. Это если не самый лучший, то, по крайней мере, самый значительный офорт из всей этой серии.
Вы увидите, что за человек этот Энзор и как он изумительно угадывает незримое и атмосферу, порождаемую нашими пороками… пороками, которые превращают наши лица в маски.
Теперь ждите телеграмму из Лейдена, которая возвестит успех моего дела и на этот раз мое возвращение.
Эталь».
И вот снова отсрочка его возвращения. Его отсутствие продолжено — и на какой срок? Можно подумать, что он задался целью нарочно нервировать меня и испытывать мое терпение.
А эта вещь исключительной ценности, которую он отправился приобретать в Голландии и с которой он хочет нарисовать шедевр. Что это может быть? — Еще какая-нибудь мистификация.
Меня раздирает любопытство и в то же время сомнение, подозрение и растущий страх.
Я угадываю цель посылок этих ужасных гравюр; они угнетают мой ум, наполняют мое воображение ужасом и беспокойством… И к тому же нервная тревога этого бесконечного ожидания…
Я окружен какой-то тайной и тайна вошла в меня и запутала и душит меня в своих сетях; с часу на час я чувствую, как суживаются вокруг меня петли мрака…
А этот офорт Энзора, эта новая посылка? Что это еще за ужасная вещь? Я не распечатаю этого свертка, нет, я не хочу его раскрывать; нет, на этот раз я не дотронусь до этого пергамента; не увижу этой гравюры.
9 августа 1898 г. — Похоть. Мое любопытство преодолело; я распечатал сверток. Похоть: таково название офорта Энзора.
По первому взгляду кажется, что это обычная сцена, происходящая в меблированных комнатах: стены мрачного приюта любви; бархатное кресло, комод красного дерева; обычная обстановка банального буржуазного распутства. В кресле, вытянув руки на животе, развалился человек в очках, гнусного вида, с плоской и ханжеской физиономией старого нотариуса или помощника аптекаря — персонаж из «Мадам Бовари»; вытянув шею, он всем своим свиным рылом с вытаращенными близорукими глазами жадно упивается зрелищем постели: за раздвинутыми занавесами алькова с высоким ложем светятся в полумраке две голые толстые ноги, — бледное тело жирной проститутки с огромным, чрезмерно вздувшимся животом и лицом прислуги.