Массивный корпус «Стражи радости» закрывал вид на Дульцис, но мягкое зеленое сияние, отражающееся от планеты, заливал бастион Причала Ночи, подсвечивая огромные пушки, торчащие из стен крепости. Стены «Стражи» отбрасывали на док косые тени. Снаружи, слева от крепости, мерцал иной, темный свет. Великий Разлом был рядом и вздымался стеной, перегораживая половину неба. Впереди, по направлению к галактическому северу, лежал Красный Шрам, наливаясь энергией варпа там, где ближе всего подходил к Разлому. Во всяком случае, так казалось Ламораку.
Жрец и его стража миновали мост и направились к главному причалу. Как и мост, док был открыт космосу, и лишь экраны силовых полей удерживали воздух внутри, а вакуум — снаружи. Главный причал, центральный из трех, дальше прочих выдавался в черноту. Его сигнальный огонек мигал на расстоянии двух километров, далеко за пределами атмосферных полей.
«Эминенс Сангвис» приближался. Корабль был окрашен в черный, красный и золотой, и на одной его стороне эти цвета превращались в мягкий желтый в сиянии планеты, вокруг которой вращалась «Стража»; на другой же стороне слившийся воедино свет Разлома и Шрама расцвечивал борт корабля неприятными оттенками свежего кровоподтека.
Вокс Ламорака пискнул.
— «Эминенс Сангвис», четыре минуты до соединения с доком, — доложил один из смертных, обслуживающих причал. — Идентичность подтверждена. Отпечатки голоса, генетические слепки и информационные коды совпадают с данными верховного капеллана.
— Выдайте им последние коды доступа. Отключить все орудия! — проговорил Ламорак. Корабль быстро приближался к крепости. Жрец изо всех сил старался не допустить дрожи в голосе. — Занять позиции! — скомандовал он своим воинам. Они двигались быстро и плавно, идеально перестроившись. Они не допустили ни единой ошибки, но Ламорак опасался, что некая ошибка все же проявится, и поэтому был строг с ними. — Быстрее!
Отделение выстроилось в два ряда по пять человек. Ламорак стоял перед воинами, сжимая и разжимая кулаки. Он задумался, не снять ли шлем. Решил, что не стоит, но затем передумал. Крепления шлема поддались не сразу, и жрец выругался про себя.
— Спокойно, брат. — В голосе сержанта Бедевора звучала мягкая насмешка.
— Я мог бы обойтись сегодня без твоих комментариев, брат, — ответил Ламорак.
Он взял шлем под левую руку, устроив его так, чтобы двойная спираль медике, символ звания сангвинарного жреца, была повернута вперед.
Бедевор негромко хмыкнул — вокс-передатчик отозвался щелчком.
— Я радуюсь не больше тебя. Говорят, он приносит с собой Ярость. Мы могли бы справиться здесь сами. Мы должны были справиться.
— Я не звал его, — сказал Ламорак. — Но он явился. Разве это не говорит тебе, что ситуация уже не в нашей власти?
«Эминенс Сангвис» не замедлял ход до самого последнего мгновения. Только когда уже казалось, что корабль вот-вот врежется в орбитальную станцию, включились его маневровые двигатели. Вокруг тупого носа полыхнули выхлопы, оставляя на атмосферных полях круги замерзшего газа и растворяясь в вакууме. Корабль скользил вдоль причала к доку, по-прежнему двигаясь слишком быстро, пока главный плазменный реактор не подал мощность на двигатели. «Эминенс» остановился резко и четко, точно меч, вошедший в ножны.
Нос корабля возвышался над Красными Крыльями; огромные щиты на нем пылали ярко-красным и несли черное изображение капли крови, знак ордена — родителя Красных Крыльев — Кровавых Ангелов. Тот же символ повторялся по всему корпусу, выполненный из драгоценного красного камня.
— Салют! — скомандовал Ламорак сквозь сжатые зубы. Космодесантники ударили кулаками по нагрудникам. — А теперь за мной!
Четким шагом они промаршировали к причалу. Выхлопы вырывавшихся наружу газов окружали «Эминенс Сангвис», пока корабль выравнивал баланс внутренних систем. Пусть и небольшой, этот звездолет внушал страх. Между кровавыми каплями на черных панелях красовался череп, знак реклюзиама Баала.
— Здесь, — произнес жрец.
Они выстроились перед дверью шлюза, на которой был нарисован ангел-скелет. Его лицо, не считая костяной челюсти, скрывалось под капюшоном. В левой руке скелет держал песочные часы, черный песок в которых уже почти пересыпался. В правой он сжимал огромный топор.
Эта фреска была прекрасным произведением искусства, но мало кому приходилось ее видеть, а те, кому выпадала эта участь, сожалели о ней. Годы в космосе не пощадили изображение — столкновения с микрометеоритами, высокоэнергетическими частицами и боевые повреждения оставили свой след. И все же оно оставалось зловещим. Ангел выглядел столь реалистично, что, казалось, вот-вот сойдет с металла двери, чтобы вершить суд над ними всеми.