— Судьба не ждет никого, — сказал он. — Я должен идти.
Молнии вспыхивали вокруг.
Бормоча проклятия, Доломен захромал следом.
Асторат сражался с потерянным космодесантником выше склону, нанося продуманные удары, отсекая части доспеха с каждым взмахом топора. Требовалось время, чтобы истощить его силу, но Искупитель действовал осторожно. Он был без брони, а примарис — намного сильнее. Мощь рожденных на Марсе, подстегнутая Яростью, представляла для него настоящую опасность.
Гроза бушевала, не унимаясь. На вершине хребта не было деревьев, поскольку она привлекала большую часть молний. Все, что могло вырасти здесь, сожгли бы небесные стрелы. Асторат посмотрел наверх. Холм был не выше двенадцати метров. Они кружили по склону где-то на середине подъема. Еще один фактор, на который следовало обратить внимание.
Вспышка молнии высветила имя на броне воина Красных Крыльев. Диндран. Верховный капеллан уже давно угадал его, исходя из списка, предоставленного Ламораком. Так много имен доверено ему. Так много жизней нужно оборвать. Всем этим братьям Красных Крыльев уже не поможешь: слишком глубоко они погрузились в воспоминания о гибели Сангвиния, чтобы послужить в последней своей битве в качестве членов Роты Смерти. Нет, их необходимо убить. Такова роль Астората, таково его бремя — Дарующий Милосердие, обрывающий боль.
Диндран потерял шлем. Его лицо исказил гнев. Ужасные последствия проклятия сынов Крови уже меняли внешность космодесантника. Пока его душа встречала святейший конец, на который мог надеяться потомок Архангела Баала, тело принимало облик зверя.
Он утратил речь, как часто случалось с потерянными, но Асторат негромко заговорил с ним:
— Долг наша ноша, но наша природа есть служение, и его следует принимать с радостью. Сангвиний писал, что долг есть сладчайшее из деяний. И твой почти отдан. Возрадуйся, ибо ты един с нашим отцом.
Его слова не успокаивали яростный порыв воина, но сказаны они были не ради успокоения; их целью было подготовить его душу к концу. Асторат занес топор для последнего удара, видя, что срок приближается, когда новый голос донесся через раскаты грома и треск молнии, бьющих в деревья:
— Я вижу тебя, брат! Вижу! Иди же к моему клинку и ответь за свое предательство.
Небо полыхнуло белым. Джадриэль стоял на вершине хребта — черный силуэт на фоне ярости шторма.
Воспользовавшись мгновенным замешательством Искупителя, Диндран бросился на него. Асторат шагнул в сторону, горизонтально взмахнул топором и расколол силовой ранец падшего брата. Клинок не остановился и врезался в позвоночник, ломая его. Диндран упал в грязь ничком.
— Я дарую тебе милосердие. Иди с миром, сын Крови!
— Нет! — Крик Джадриэля был полон боли. — Это последний Кровавый Ангел, которого ты убил, Хорус! Сразись с тем, кто может одолеть тебя, или же признай себя трусом и отдайся на милость Императора!
— Я не враг тебе, брат Джадриэль, — негромко произнес Асторат. — Загляни в свое сердце и вспомни, кто ты такой. Я верну тебя к твоим братьям, чтобы ты исполнил свою последнюю службу.
— Тебе не привлечь меня на свою сторону! Это уже пытались сделать, но тщетно. Сразись со мной и расплатись за свое предательство!
Дождь стучал по броне Диндрана. Асторат смотрел на Джадриэля, стоящего на скале. Еще один, ушедший слишком далеко… Но он по-настоящему опасен. Джадриэль — прославленный боец, он облачен в доспех и отчасти сохранил способность рассуждать.
Искупитель перехватил топор обеими руками. Орудие отяжелело от жизней, которые оборвало, но пока что не насытилось и жаждало еще.
— Тогда жди меня, и я принесу тебе милосердие.
Джадриэль отступил назад от края. Асторат принялся взбираться к нему. Вершина холма была широкой и округлой, увенчанная площадкой около пятидесяти метров в поперечнике. Здесь ничто не закрывало их от бури. Молнии вспыхивали опасно близко, попадая в верхние ветви деревьев, поднимающихся над вершиной. Мягкий камень под ногами крошился, смешиваясь с глиной, и земля то и дело предательски поддавалась. Джадриэль ждал Астората в центре этой естественной площадки.
— Вот к чему мы пришли, Хорус! Я обратился против тебя. Почему ты сделал это? Почему ты восстал против нашего отца?
Асторат слышал подобные вопросы уже много раз, но никогда не отвечал на них. Данте и другие, возможно, чувствовали прикосновение Сангвиния, но не он. Верховный капеллан видел лишь безумие, которое несло им проклятие их отца. Не существовало ответов, которые удовлетворили бы захваченных Яростью, какими бы здравомыслящими они ни казались. Они были не здесь, не в этом времени. Они не были собой.