— Ты обещал поиграть в слова, — напомнила она.
— Да, игра…
Со вздохом Дард наклонился и взял из очага уголёк. Юноша почувствовал сдержанное возбуждение в голосе брата. С обгоревшим деревом в качестве карандаша и столешницей вместо бумаги он ждал.
— Ну, попробуем твои стихи, Десси, — предложил Лapc. — Повтори их медленно, чтобы Дард смог выработать рисунок.
Палочка Дарда двинулась — несколько линий вверх, вниз, снова вверх. Получился рисунок, и достаточно ясный. Десси подошла, посмотрела и рассмеялась.
— Пинающиеся ноги, папа. Из моих стихов получились пинающиеся ноги!
Дард тоже рассматривал свой рисунок. Десси была права: это пинающиеся ноги, причем одна сильнее другой. Он улыбнулся и вздрогнул: Ларс встал и без помощи костылей пробрался вдоль стола. Он сосредоточенно посмотрел на изгибающиеся линии, потом достал из грудного кармана заплатанной рубашки кусочек коры, какую они используют вместо бумаги. Брат держал кору в ладони так, чтобы не было видно, что на ней написано. Взяв у Дарда палочку, он начал писать сам, но не слова, а только цифры.
Время от времени Ларс стирал написанное, ладонью, и снова начинал лихорадочно водить по коре угольком, наконец он быстро кивнул, удовлетворившись, и перенес последнюю комбинацию под рисунок, который увидел Дард в стишке Десси.
— Слушайте оба, это очень важно, — голос его прозвучат резко, как нетерпеливый приказ. — И рисунок, который ты увидел в стихах Десси… и эти слова, — и он медленно произнёс, подчеркивая каждое слово:
— Семь, четыре, девять, пять,
Двадцать, сорок, пять опять.
Дард смотрел на рисунок углём на крышке стола, пока не убедился, что запомнил его навсегда.
Когда он кивнул, Ларс повернулся и бросил кусок коры в огонь. А потом посмотрел прямо в глаза брату над склонённой головой маленькой девочки.
— Ты должен всё это запомнить, Дард…
Но не успел младший Нордис сказать: «Я помню», — как неожиданно вмешалась Десси.
— Семь, четыре, девять, пять, двадцать, сорок, пять опять. Да ведь это стихи, как мои, правда, папа?
— Да. А теперь — спать, — Лapc опустился на свой стул. — Уже темно. Тебе тоже лучше лечь, Дард.
Это приказ. Значит, Ларс кого-то ждет сегодня ночью. Дард достал из огня два кирпича и завернул в обожжённый обрывок одеяла. Потом открыл дверь на кривую лестницу, которая ведёт в комнату наверху. Там темно и очень холодно. Но сквозь незавешенное окно пробивалась луна; света было достаточно, чтобы увидеть груду соломы и тряпки у трубы очага, которая чуть грела от огня внизу. Дард уложил кирпичи, соорудил настоящее гнездо в соломе и задвинул Десси поглубже. Потом немного постоял, глядя на освещённый луной снег.
Они живут довольно далеко от дороги, целая миля заносов обещает некоторую безопасность, к тому же он принял собственные меры предосторожности, чтобы патруль миротворцев не смог незаметно подобраться к ферме. Зато за полем стоит дом Фолли, вот откуда исходит опасность. Дальше горы, хоть и дикие, они обещают спасение. Если бы Ларс не был калекой, они давно ушли бы туда.
Когда они только попали на ферму, та показалась измученным беглецам вполне безопасным убежищем после двух лет преследований. После убийства Ренци и последовавшей чистки наступило временное смятение, миротворцы собирались с силами, и потому мелкой рыбёшке из оставшихся учёных и техников удалось уйти из первых сетей. Теперь патрули прочёсывают всех подряд, и рано или поздно один из них явится сюда, особенно если Фолли сообщит о своих подозрениях нужным людям. Фолли нужна их ферма, а Ларса и Дарда он ненавидит, потому что они особенные. А в эти дни быть особенным означает подписать собственный смертный приговор. И сколько ещё времени сумеют они избегать внимания отрядов, занятых облавами?
Мрачные предчувствия охватили Дарда. Он обнаружил, что кусает стиснутые в кулак пальцы. Двумя быстрыми шагами юноша пересёк комнату и нащупал в темноте полку. Сердце его ёкнуло, когда пальцы коснулись рукояти ножа. Не очень-то хорошее оружие против парализующего ружья. Но теперь он по крайней мере не беззащитен.