Сопли текли из носа, конечностей они почти не чувствовали. Спустились вниз по склону, прошли по ледяной реке до ближайшего острова. Борис от ужасного мороза обнимал себя, один раз чуть не шлёпнулся об лёд. Прошли через весь чёрный остров с костлявыми деревьями, испарились в заледеневших камышах, которые трескались и падали во время всего долгого пути. Потом Норка встал спиной к Борису, расстегнул ширинку, с облегчением брызнул жёлтой струёй на снег. Они шли дальше.
— Бойко из одиннадцатого Б переманивает младшие классы на свою сторону. Он хочет, чтобы меня исключили, слышал? — спросил Норка. Они остановились в центре пустой местности.
— Да. Вот козлина.
— Я привёл тебя, чтобы рассказать свой план. Неделя будет бешеной, будет много сломанных рук, всё как всегда.
— Откуда в нём взялось столько энергии.
Норка ухмыльнулся. Он повернулся к нему.
— Борис, ты же будешь рядом, если всё пойдёт не по плану?
— А когда всё складывалось по плану?
Они смеялись.
В стиле акварели: Влад летал по квартире, пиная пустые бутылки, внимательно изучая пространство вокруг себя несколько раз, чтобы точно не забыть ничего важного. На подбородке — трёхдневная щетина. Синие мешки под глазами. Интерьер квартиры окрашен песочным цветом с белыми карандашными линиями длиной в три четверти. Повсюду его работы: картины расцветали алхимическими красками, двигались и боролись, чтобы пробраться в наш мир. Влад пытался собрать их все, аккуратно связав верёвками. В то время как Влад находился на ярком свету, на заднем плане, в тени около двери, стояла тёмная фигура.
— Папа, я не хочу уезжать.
— Заяц, всё хорошо, не нужно бояться. Посмотри на столешницу, видишь этот фантастический парк развлечений? Это лучше, это гораздо лучше нашего дома. Много приколов и американские горки!
— Папа, я не могу кататься на горках. Меня укачивает.
Неловкая пауза.
— Но тоннель любви тебе нравится?
В этот момент девочка вот-вот заплачет. Влад подошёл к дочери, опустился на колени чтобы обнять, но она с криком обиды убежала от него. В последнее время она никому не позволяла прикасаться к себе, много плакала и была тенью. Казалось, с его дочкой случилось что-то не очень хорошее.
Прежде чем убраться отсюда навсегда, он посмотрел в глазок. Ни одной живой души.
В стиле фотошопа: отпечатанные на матовой зелёной бумаге силуэты Влада и его дочери в подъезде. Влад закрыл дверь, взял картины в одну руку, дочь в другую, — и побежал в другой конец коридора, обрамлённого в ржавчину. Лампочки над головой мерцали болезненным светом. Композиция тесная, вызывающая клаустрофобию. Влад с дочкой всё ближе — их лица становились размытыми, а дверь квартиры выдвинулась на первый план; она грубо изрисована словами «Я РАБОТАЮ НА ГОБДЕВА, ПОЭТОМУ Я УМРУ».
Во время дороги изображение всё хуже воспроизводилось. Влад радовался, что наконец смог вывезти ребёнка из территории промышленной катастрофы.
«Ахуеть» — он ахуеть как сильно любил своего ребёнка.
Он выдохнул. А потом его сердце забилось чаще, когда образ забытой картины перекроил его мысли, и теперь он весь покрылся потом, у него бешеный пульс. Особая картина, в которой с кровью написано тайное послание. Вернулись обратно — Влад попросил дочку посидеть на детской площадке, а сам убежал в дом. На улице яркий фонарный столб, он слегка освещал волосы девочки. Она качалась на качели.
Влад аккуратно поднимался по лестнице, пока не дошёл до нужного этажа, бросал краткие, но осторожные взгляды в другой конец коридора. Картина стояла там, где он её оставил. Тайное послание кровоточило: «Яндогес ьшидиванен ыт огок¿ Янем ьшидиванен ыт тежом? Удуб ьтавибу и адгесв лавбиу енм тижелданирп ьрепет латчем ыт мёч о ёсв».
В стиле коллажа: высокие панели, лежащие в лотке с проявляющей жидкостью. С спуском вниз изображение становилось детальным. Влад вышел на улицу с картиной в руках, — Влад на детской площадке, зажмурил глаза, как будто от боли, — перед ним пустые раскачивающиеся качели, — он поднял голову, — худые ноги повешенной дочки свисали над головой, верхняя часть тела сильно поцарапана, поэтому невозможно увидеть подробности зверства, — «Скоты ёбаные!», — Влад упал на колени, начал рыдать, закрыв руками лицо, — тот же ракурс, экстремально близко до пронзительно ясного зелёного зрачка Влада, который, прищурившись, смотрел на картину, — тёмные фигуры, скрывающиеся в тени, приближались, это звери Гобдева, — скопище двинулось к Владу, у них в руках цепи, железные трубы, биты, — вдохновлённый искусством ненависти, Влад яростно прыгнул на ближайшего изувера и маховым движением порвал картину об его башку, — толпа не испугалась, забила его как кусок мяса, сверху-вниз, снизу-вверх, по горизонтали, а далее завалила на землю и разбила хрупкие кости, заставляя Влада умерить свой пыл, — последний, страдая от острой боли, закрыл руками голову, губы у него в крови от того, что их разбили, — Влад неразборчиво гнул маты на мучителей, но в ответ главарь лишь хмыкнул, — Влад остался валяться там, а тёмные фигуры обратно ушли в темень.