«Для меня это было своего рода историей. Я читал её, она мне нравилась всё больше и больше, и я не ожидал такой развязки. Смерть сильного героя хочется видеть чуть позже. Если говорить о себе, я не наблюдал смерть перед собой. Но чувствовал её приближение. Грёбаную неизбежность».
Заброшенный автобусный парк. Норка курил сигарету с вырванным фильтром перед ржавым автобусом с разбитыми стёклами и спущенными шинами. Его голова замотана толстыми, окровавленными бинтами, удерживаемые на месте медицинской лентой. Он повернулся к открытым воротам, докурил весь табак, бросил бычок, пошёл навстречу. Топот кроссовок был слышен из каждого тёмного угла. Борис с руками в карманах шёл к нему, у него всё лицо в порезах и синяках. Они оба согбены и измучены. Борис протянул ему руку, — не для рукопожатия, а чтобы Норка дал ему кирпич.
«Возможно поистине всё на этом свете, и что-то сигналило мне в тот день, что я должен придать форму хаосу, в котором существую. Стоя на нашей территории, дожидаясь толпы ублюдков, я прокручивал в мыслях, какой же это ебучий конец. Я смотрел на Норку, прикидывал какой будет моя жизнь после. Я получил кое-что, чего не ожидал. Друга. Он напоминал мне о мразях на улицах, в школе. Теперь я и сам знаю. Ну хоть кто-нибудь видит? Видит, что кругом обман?».
Норка лежал с пробитой головой. На пыльном полу была жирная лужа крови, Борис видел в ней своё отражение.
«В тот день одно сердцебиение прервалось. Круговорот остановился».
№ 2 Жестокий и странный
Ещё когда мы только встретились, у тебя было преимущество. Я режу свою душу, зная, что меня могут предать, но всё равно доверяю. Ты мог бы предотвратить это, ты мог бы остановить это. Ты мог бы сделать один телефонный звонок и попросить об одолжении, заключить сделку. Я участница игры идиотов. Ярость внутри, словно
сброшенная бомба, не оставит ничего. Никто не может разбить купол террора.
Задняя комната клуба «НУ». Интерьер поглощён ярким красно-синем цветом, который элегантно змеился и непрерывно менялся на зелёный, жёлтый, белый, оранжевый, розовый. Бармен с огненно-рыжими волосами стоял за стойкой. Ему следовало бы кричать на пьяных и агрессивных гулей — своих гостей, но все, кто здесь пьёт, привыкли к нему и не обращали на него внимания. Их губы и брови проткнуты кусочками металла и кости. На импровизированной сцене с подвешенной люминесцентной лампой — потный рэпер в камуфляжных штанах, разбитыми в кровь локтями, с микрофоном в руке. На его корпусе тату самой сексуальной стриптизёрши в нижнем белье. Она держала бутылку коньяка и висела на рыболовном крючке. Рэпер шёпотом читал под хаотичный бит. Окружённый пьяным пугалом, он никогда не чувствовал себя столь могучим, как в этот момент.
— Не смел тебе сказать, серые зоны имплантированы в нас; мечты это хуйня, — затем он засунул микрофон в рот, извергая чистые чувства. Мелодия изменилась, вызывая странное чувство, как будто где-то внутри захлопнулась некая дверь. Кучка бунтарей толкала его. Он продолжал, а мелодия агрессивно нарастала: — Ты не знаешь, что скрывает зло — тебе нравится быть маленькой и слабой, ползать во тьме, что бы я потерял тебя опять, — с дикими воплями, свирепым выражением лица, сдавленные в тесном кругу прыгающих скелетов, он с максимальной отдачей исполнял припев: — Тени и отражения скрыты за одним слоем, — кто-то подкрался со спины, накинул провод на шею, что есть мощи затянул петлю, рэпер болтался на проводе, уронил микро, рассвирепел, а когда освободился нокаутировал тварь одним точным ударом, далее поднял микрофон и без лишних мыслей продолжил выступление. В этот миг он болезненно выл, держа микрофон возле губ. — Время тянется слишком медленно, чувствую себя разбитым.
Одним спонтанным движением перебросил микрофон через люминесцентную лампу, ссутулившись, с видом побеждённого. Живые цвета продолжали меняться.
Советский посёлок. Свинцово-серое небо, из которого хлестал дождь. Много позже дождь прекратился, луч света спустился вниз. Маленькие дети вышли на улицу с деревянными автоматами и пистолетами. У одного из них был деревянный меч.