Я поднялся с ванны, повесил полотенце на вешалку и быстрыми шагами, стремительно вошел в свою комнату.
- Ну-ка, дай книгу, я гляну, - потребовал я.
- На, - Вика кокетливо протянула мне книгу.
Я впился в абзац, только что прочитанный Викой. Перечитал его дважды. Захлопнул книгу и осторожно положил ее на журнальный столик поодаль.
- Ночь продолжается, - произнес я, уже как заклинание, откровенно глядя Вике в глаза, и ухнул на диван.
- Ты что, не выспался? - спросила она и подсела ко мне поближе. Я улыбнулся и попытался ее обнять. Она отпрянула на другой конец дивана к окну.
- Перестань! - она поправила юбку. - А знаешь как мне досталась эта книга?..
- Знаю! - отмахнулся я.
- Как? - назойливо спросила Вика.
- В наследство от трижды умершей бабки! - наигранно обижаясь, ответил я. Вика снова подсела ко мне, прилегла на мои колени. Я нагнулся и поцеловал ее в губы.
- Понимаешь, - сказала она, - я вчера ехала очень поздно вечером домой от подруги, конечно, на автобусе... В салоне было только два пассажира, я и еще один тип в очках, одно стекло треснутое зигзагом, вот так, - и она указательным пальцем начертила зигзаг в воздухе возле моего глаза. - Не доезжая универсама, водитель остановил автобус, вышел в салон и потребовал предъявить билеты для контроля. Я тут же предъявила. А тот, в очках, билета не имел, долго рылся по карманам, но не нашел денег - заплатить штраф. И тут он неожиданно обратился ко мне и предложил купить у него эту книгу. Я отказалась, мол, зачем она мне, да еще - за три рубля! Тип начал меня упрашивать, убеждать, что книга хорошая и что ее можно вполне подарить жениху или, на худой конец, - соседу.
- На худой конец, соседу, - вмешался я, - имеется в виду - мне... Мне, на худой конец!.. Так-так... И что же было дальше? - я покачал недовольно головою, подчеркивая иронию и шутку.
- Ну перестань перебивать! - не замечая, а может, не принимая моей шутки, оправдывалась Вика. - На худой конец слова не мои, а того типа!..
- Так, значит, не твои?.. - допрашивал я.
- Нет! - Вика сделала вид, что обижается всерьез, а может и действительно обиделась.
- Точно не твои? - не успокаивался я, входя в азарт.
- Нет, нет, нет! Дурак! - не выдержала Вика.
- Кто дурак?! - торжествующе стиснув Викины щеки в своих ладонях, промычал я.
- Ты! - вырываясь, выкрикнула Вика.
- Кто-о? - наигранно устрашающе протянул я.
- Ты, ты, ты, ты, ты...
Но больше уже никаких слов у Вики не вырвалось. Все вокруг покачнулось и словно остановилось... Я надолго поцеловал Вику в губы...
Вынырнув из-под моей головы, Вика снова села рядом со мной. Поглаживая мои волосы, заглядывая как-то нетерпеливо в мои глаза, она заговорила ласково, полушепотом:
- Когда я услышала, что книгу можно подарить соседу, - я разжалобилась и купила ее, - уплатила штраф за этого идиота! Вчера было слишком поздно заходить в гости, вот я сегодня с утра пораньше и принесла книгу - тебе...
- Спасибо, - щекотно я прошептал в самое ухо Вике. Она хихикнула и, словно маятник, откачнувшись в сторону, снова прильнула ко мне. Я обнял ее плечи. С минуту мы сидели молча.
- Сережа, почему ты до сих пор не женишься?
- Человек должен сделать что-то сам, - сказал я, понимаешь, сам, как человеческая единица, а потом уже продолжить свой род. Мое убеждение: человек не может получить морального права продлевать свой род, если он - не самореализован, не самовыразил себя, себя... Понимаешь?..
- По-твоему, я поспешила и не имею морального права иметь Оксанку? - удивилась Вика.
- Женщина другое дело, - пошутил я.
- А что, женщина не человек по-твоему?!
- Я еще не разобрался в этом.
- Ну, у тебя и философия! Ну, ты и даешь! расхохоталась Вика. - Скорее разбирайся, а то...
- А то что? - игриво прислушался я.
- А то, - Вика плотно прижалась ко мне так, что хрустнули у нее косточки. - А то. Я не знаю, что я с тобой сейчас сделаю!..
- Ну вот, и нечеловеческие объятия! - съязвил я.
- Женские объятия, женские, - подсказала Вика, заглядывая мне в глаза.
- Да, уж это точно, - нечеловеческие, - утвердительно кивнул я...
Неожиданно Вика словно опомнилась от забытья, словно пришла в себя:
- Мне уже пора идти домой, - сказала она решительно.
- Посиди еще пожалуйста, - попросил я.
- Оксанка может скоро проснуться - кормить ее надо будет. А тебе уже скоро на работу!
- Вот еще! - возразил я. - Я еще с полчаса могу быть дома.
- Ну хорошо... Ты будь, а я пошла.
Я с неохотой проводил Вику. У входной двери она остановилась.
- Я завтра утром загляну, можно?
- О чем речь! - повеселевши, ответил я. - Приходи обязательно. Я буду ждать - не человека!
- Женщину, - тихо добавила Вика, как-то задумчиво и нежно.
Я немного сконфузился и добавил:
- И женщину тоже, - и я прикоснулся губами к Викиной щеке. Вика ушла.
Я подошел к зеркалу в прихожей и пристально посмотрел себе в лицо:
- Тридцать, - рассуждал я про себя, - седые волосы частенько вырываю, и до сих пор в чем-то не уверен. А Вике двадцать, но она уже успела пожить замужем и разойтись... Решительная она все-таки... В шестнадцать - родить Оксанку!
Наскоро позавтракав, я ушел к себе в комнату и прилег на диван поваляться минут пятнадцать и тут вспомнил, что именно сегодня хотел начать заниматься Хатка-йогой и проснулся для этого пораньше, а вот не получилось.
Я оглянулся на журнальный столик и прочел на корешке подаренной мне книги таинственную надпись: "Возрожден ли мистицизм?"
Кладбище
Лежа на диване, я закрыл глаза и совершенно неожиданно для себя стал вспоминать события трехдневной давности...
Могила была еще совсем свежая. Из-за громадных венков выглядывала табличка с фотографией нового покойника. Надпись на табличке гласила: "Незнамышев Валерий Геннадьевич 1970 - 1988 гг." Бумажные цветы перешептывались на догоравшем ветерке вечера. Они шелестели, словно высушенные под солнцем. Я неторопливо проходил мимо, осторожно шагая по узкой ветвистой тропе между могил, и невольно посматривал на фотографию Незнамышева. Казалось, с какой-то безысходностью "осматривается" покойник вокруг... Повсюду теснились накренившиеся в разные стороны кресты, словно некогда расшатанные сумасшедшими ветрами. Послышался громкий шорох в глубине кладбища. Точно огрызнувшись на кого-то, протяжно и злобно вскрикнула ворона. Она встрепенулась в небо и, бесшумно пролетев почти над моей головой словно черная тряпка, упала за высокий и сучковатый куст сирени напротив... Я посмотрел ей вслед, огляделся по сторонам и, смахнув ладонью засохший комок грязи с почерневшей доски, присел на теплую от солнышка деревянную лавку у могилы друга...
За много покойных лет уставший смотреть в одну точку со своей фотографии, он глядел так, словно больше не узнавал меня. Я уже давно не был здесь. Но было похоже, что он не узнавал не только меня, но и весь окружающий мир. Он забыл все и навсегда...
Фотографии у меня часто вызывают определенный размах сомнений и рассуждений. Сомнений - нужны ли они; рассуждений - если да, то зачем? Вот и Саша, друг, знал ли он тогда, когда фотографировался, а я помню тот день, что он смотрит не просто в объектив фотоаппарата, а на это печальное кладбище?..
И так, немного порассуждав про себя, я внутренне умолк и просидел минут пять в кромешной тишине ни о чем не думая. Все вокруг молчало: могилы, фотографии покойников, кресты. Глухонемое пространство обступало меня.
На языке вертелось одно слово: Саша... Оно как бы пробегало по кругу и снова: Саша... И, немного помедлив, опять - Саша... И вдруг это слово вымолвилось вслух. Я оторопел, внутренне, строго покосился на себя, как бы оценивая происходящее, огляделся по сторонам - никого не было... Я не узнал свой голос и, прислушиваясь, повторил громче: - Саша... - После чего помедлив две-три секунды, я заговорил, обращаясь к таинственно обступившей меня невидимости, глядя на фотографию друга: - Саша... Здравствуй... - Я еще раз огляделся по сторонам и подумал: "Пожалуй, слово "здравствуй" неуместно, больше подходит... - Покойной земли тебе, Саша, друг, последнюю фразу я произнес опять вслух.