***
Чтобы не будить Анну, дожидаться Карима он устроился в ресторане, заказав себе чашку кофе. И с удивлением обнаружил среди ранних посетителей высокого, худого господина, которого звали, как он выяснил, Бьёрном Сигерсоном. То ли ему тоже не спалось, то ли просто оказался ранней пташкой.
Штольман намеренно устроился за соседним столиком и довольно бесцеремонно начал норвежца разглядывать. При этом он отдавал себе отчёт, что ровно в той же мере сам подвергается сейчас пристальному исследованию.
Норвежец тоже был темноволос, только волосы имел прямые, коротко подстриженные и зачёсанные назад. Цвет глаз поставил Штольмана в тупик: то ли карие, то ли серые, то ли зелёные. Сигерсон разглядывал его, прищурившись, так что понять никак не удавалось. Худое, достаточно жёсткое лицо с длинной верхней губой. Рот выразительного рисунка, уголки чуть опущены, но при этом нет выражения горечи, обычно сопутствующего такой форме губ. Скорее, намёк на едва заметную улыбку. Было еще что-то в этом лице неуловимо привлекательное, Штольман не сразу понял, что именно. А потом его визави внезапно обнаружил в нём самом что-то его удивившее – и тёмные брови забавно вздёрнулись домиком над переносицей.
Гордая посадка головы. Ровная спина, непринуждённая осанка. Яков Платонович готов был поклясться, что если этот человек и был сыщиком, в полиции он никогда не служил. Он больше напоминал свободного художника, изучающего человеческую натуру. Что-то скорее от Антона Палыча, нежели от него самого – полицейского чиновника, вечно замотанного делами и необходимостью держать ответ перед начальством.
Спокойные глаза холодного исследователя, но в углах глаз морщинки-лучики.
Трубка в длинных зубах. Кажется, совсем не может обходиться без табака. А значит, его спокойствие может оказаться маской, прикрывающей очень нервную натуру.
Безукоризненный костюм, белоснежный воротничок. И всё это в горах Тибета, где кто-то давно угрожает его жизни. Выглядит свежим, но круги под глазами обмануть не могут. Слишком часто Штольман видел подобное в зеркале. Не зря, ох, не зря господин Сигерсон не спит в такую рань! Всё он знает о том, что вокруг него происходит. Это Яков Платонович не знает, а только пытается догадаться. А заодно понять, чего стоит ждать от этого человека, когда их пути пересекутся вновь.
С того места, где Штольман сидел, был хорошо виден вход в отель. В половине седьмого в дверях, наконец, показался Карим. Молодой степняк вид имел вечно дурашливый, широкая белозубая улыбка от уха до уха могла обмануть того, кто его не знал. Киргиз только изображал простака и сейчас смешно препирался с портье, изо всех сил пытаясь привлечь к себе внимание Орыс-бека.
Яков Платонович встал и чуть заметно склонил голову, благодаря норвежца за то, что тот позволил изучать себя. Ответный поклон был вполне отчётливым и выражал достаточно уважения. Видимо, Сигерсон тоже был удовлетворён результатами своего исследования.
***
К семи часам утра все приготовления были закончены, пора было начинать охоту. Штольман понятия не имел, как он может что-то найти при таких вводных. Пожалуй, в сходных условиях он расследовал разве что смерть князя Разумовского, и уже тогда был уверен, что писать отчёты по этому делу ему не придётся. Найти русского, находясь под прицелом вместо господина Сигерсона, было задачей не самой лёгкой. В то же время, эта путаница давала ему шанс, что русского не опознают в нём самом, так что он намеревался и дальше пользоваться этой маской. И своим собственным инкогнито, разумеется.
Поэтому к охране английского резидента он обратился по-немецки, попросив передать хозяину, что с ним желает говорить герр Штольманн. По зрелом размышлении он решил всё же начать поиски отсюда, раз уж сюда адресовало его Анино видение. Вчера он был слишком напряжён, пытаясь постичь ситуацию, в которую попал, чтобы обратить внимание на какие-то детали.
Его вновь провели в кабинет с камином. Ожидая резидента, Яков Платоныч в который раз убедился поразительной точности деталей в рисунке жены.
Сэр Френсис был мужчиной немолодым, благообразным, с внушительными седыми бакенбардами, как у Ивана Кузьмича Артемьева или Государя Александра Второго. Лицо типичного дипломата, который никогда не скажет «да» или «нет». И запонки на манжетах. Не те, что на Анином рисунке, но это ещё ни о чём не говорит. Плату за смерть сыщика передавали в этом самом кабинете.
- Герр Штольманн? – несколько удивлённо приветствовал его резидент.
Яков ответил по-немецки, надеясь таким образом скрыть весьма вероятный акцент в своём не вполне совершенном английском:
- Вы не будете возражать, если я сохраню своё инкогнито? Мои обстоятельства не изменились в связи с тем, что я помогаю вам, и я хотел бы, чтобы моя тайна не была раскрыта.
- О, конечно! – с преувеличенным радушием ответил резидент. – Но вы ведь будете держать меня в курсе вашего расследования? Русский опасен, его непременно надо найти.
Об опасности этого русского он мог бы многое поведать резиденту.
- Естественно, - согласился Яков. – И поэтому я хотел бы получить от вас разрешение осмотреть помещение, из которого был совершён побег. Возможно, это наведёт меня на мысль, где я должен искать беглеца.
На какой-то миг сыщику показалось, что это разрешение сэр Френсис не очень хотел ему давать. Или не показалось, что тоже весьма вероятно. Взгляд резидента убежал куда-то в сторону. Яков продолжал наблюдать.
Пауза была недолгой. Через несколько мгновений сэр Френсис уверенно посмотрел на него и ответил, что он может осмотреть гарнизонную гауптвахту, откуда бежал узник. Потом позвонил в колокольчик и приказал вызвать капитана Дирка. Что ж, Яков и не рассчитывал, что ему дадут полную свободу действий.
Капитан Дирк оказался крепким шотландцем на целую голову выше Штольмана. Яков Платонович был неплохим бойцом, но с этим парнем тягаться на кулаках явно не стоило.
Гауптвахта располагалась в северо-восточной куртине английского форта, пушки которого держали под прицелом не только всё это скопление прямоугольных тибетских домиков, но и седловину ближайшего перевала. Форт располагался на скальной стене, так что в общей сложности от окна каземата до подножия скалы приходилось никак не менее восьми саженей. Даже будучи ловким и физически развитым (а пленник, без сомнения, был ловким и физически развитым) без верёвки не спуститься никак. Значит, вероятен сообщник.
Штольман усмехнулся про себя. Будь он русским шпионом, то, несомненно, мог принести немалую пользу своим изучением форта. Но в данный момент он не России служил, а пытался спасти одного из её незадачливых подданных. Памятуя о том, что вчера сам чудом не оказался на его месте. Потому он ограничился осмотром куртины и казематов.
Камера была мрачной и довольно тесной, с толстыми каменными стенами, исключавшими подкоп. Который, впрочем, было бы не осуществить за двое суток, которые русский провёл в плену. Даже граф Монте-Кристо в такие сроки не справился бы.
Толстая железная дверь не имела следов взлома. Штольман тщательно проверил под лупой. Решётка на окне цела. Если кто-то отсюда и вышел, то вышел через дверь. И дверь отмыкали ключом.
Обнаружилась в камере и неприятная деталь, заставившая сыщика порадоваться напильникам в сапоге: над кроватью в стену была вделана массивная железная цепь. Судя по размеру кольца, замыкалась она у пленника на ноге.
- Русский был прикован? – спросил он у капитана Дирка, который стал словно бы тенью сыщика, следя за каждым его движением.
Шотландец молча кивнул. Яков склонился над цепью со своей лупой. Темновато, конечно, но всё равно очевидно: замок не ломали, кольцо не пилили.