Не подсказать этого новенькой поклонники, конечно же, не могли. Я видел, как, озабоченно нахмурившись, Александра Вастрякова наклонилась к уху уже устроившейся на стуле Ивановой и попыталась что-то той втолковать, но в ответ получила лишь холодную улыбку и короткий кивок. Как я понимаю, в исполнении Иванки это означало твердое «нет, не пересяду». Хотя, может, и банальное: «да, я знаю». Дýхи ее разберут с этими болгарскими привычками!
Так или иначе, Иванова осталась сидеть, где сидела, и новая система координат за столом оказалась задана. По правую косичку от новенькой устроился Гурьев (что, кажется, не особо пришлось по душе Маше Муравьевой), по левую — Востряков. Вастрякова заняла стул рядом с не-однофамильцем, соседство молодому графу составил фон Функ.
Возле меня же, справа, села фон Ливен (вообще-то, она уже давно облюбовала это место, но до сих пор я как-то не придавал тому особого значения), слева — Тинатин Багратиони. «Золотую середину», не выказавшую покамест явного предпочтения ни одному из полюсов, составили Худощекин, Самойлов, Бажанова и Муравьева.
На моем конце стола обед прошел в напряженном молчании, на Иванкином — за оживленной беседой. Правда, сама новенькая по большей части помалкивала, зато Гурьев, Востряков и фон Функ разливались соловьями. Не упускала возможности вставить реплику и Вастрякова. Я, понятно, к их трепу не прислушивался, к тому же Маша Муравьева с Аглаей Бажановой затеяли спор о косметических техниках — можно их относить к магии целительства или нет, и почему — благополучно заглушив своей трескотней все и вся. Ну а я узнал много нового о волшебном наращивании ресниц, чародейских иллюзиях корректировки формы глаз и колдовских методах окраски волос. И провел остаток трапезы в размышлениях, почему, при таком разнообразии — и, главное, доступности — всех этих техник вокруг меня исключительно обычные брюнетки, шатенки и блондинки, и ни одной розововолосой, синекосой или зеленокудрой. Разве что, вон, у Вастряковой челка явно высветлена, да и то почти естественно смотрится. Не то чтобы меня прям вот так заинтересовала эта тема — но как-то отвлечься от невеселых мыслей она позволяла.
Покидать столовую по завершении трапезы отделению полагалось вместе, а вот дальше каждый уже мог идти, куда хотел — послеобеденное время в нашем расписании значилось как свободное и отводилось под самостоятельную подготовку. Лично я собирался отправиться на полигон — поупражняться в боевой магии. Выходя из-за стола, неосторожно обмолвился об этом фон Ливен — та сама поинтересовалась моими планами — и Тереза тут же предложила составить мне компанию.
Ну, тут такое дело…
С одной стороны, партнер на тренировке мне бы совсем не помешал: защиту в одиночку не отработать, из-за чего, собственно, в последнее время у меня явственно наметился перекос в сторону атакующих техник, который так или иначе следовало исправлять. С другой — плотная опека, которой меня нежданно окружила молодая баронесса, уже начинала граничить с навязчивостью. Нет, я ровным счетом ничего не имел против фон Ливен как товарища по отделению, а обещание верности, прозвучавшее недавно из ее уст, и вовсе дорогого стоило! Но думать о мужеподобной Терезе, как о девушке — со всеми, так сказать, вытекающими — я был бы категорически неспособен и в лучшие времена, не то что теперь, когда, после гибели Нади, любые мысли подобного рода казались мне почти что предательством ее памяти.
Оно бы, наверное, и к лучшему, но вот никакой уверенности, что нежданная привязанность фон Ливен ко мне столь же асексуальна, у меня не было.
«Позволю себе заметить, сударь, совершенно очевидно, что молодая баронесса…» — попытался было встрять с комментарием Фу.
«Не надо!» — резко оборвал я фамильяра.
Что бы там ни высмотрел проницательный дух в голове — а возможно, и в сердце — Терезы, заглядывать туда с черного хода самому вдруг показалось мне редкой гнусностью.
«Как знаете, сударь».
— Отличная идея, сударыня, — заткнув фамильяра, вымучил я любезную улыбку в адрес фон Ливен. — Побьете мне в щит?
— Охотно, молодой князь!
Всем недружным отделением мы вышли на улицу, где наши пути с остальными «жандармами» разошлись — те двинулись в сторону казармы, я же и Тереза повернули на гравийную дорожку, ведущую к полигону. Некоторое время мы шли молча, думая, как видно, каждый о своем, а затем фон Ливен вдруг обронила: