Я снова сфокусировал взгляд на Корнилове.
— …сего трагического происшествия, — уловил я лишь окончание произнесенной им фразы, но сразу понял, что речь в ней шла как раз о Наде. Но, как оказалось, не только о ней. — Посему приказом начальника Федоровского кадетского корпуса номер 137 от нынешнего числа на вакантное место зачислен новый кадет, — продолжил есаул. — Прошу любить и жаловать: госпожа Иванова!
Корнилов сделал жест рукой, и из-за его спины выступила девушка в черной кадетской форме — невысокая, щуплая, обладательница огромных карих глаз, кажется, едва умещавшихся на узком скуластом лице. Темные волосы новенькой были заплетены в две тонкие кривоватые косички, правая при этом спадала на отнюдь не выдающегося размера грудь, а левая оставалась где-то за спиной.
По шеренге первокурсников пронесся недоуменно-рассеянный гул.
— Что-то я ее не помню на вступительных, — почти не размыкая губ, сухо пробормотала слева от меня Тереза фон Ливен.
— Точно, не было у нас на потоке никакой Ивановой! — в полголоса подтвердила Маша Муравьева.
— Тридцать седьмым в рейтинге шел Сашка Переверзев, должны были тогда его зачислить! — проговорил справа Юдин из отделения Тоётоми.
— Нет, — возразили ему. — Кто не прошел — тот не прошел, таковы правила!
— А эта глазастенькая тогда здесь по какому правилу?
— Меня спрашиваешь? Я откуда знаю?..
— Прошу тишины! — сурово сдвинув брови, призвал нас к порядку Корнилов. — А вы, сударыня, — повернулся он к новенькой, — извольте занять место в строю. Ваше отделение — третье.
Иванова что-то ему ответила, но что именно, расслышать с моего места оказалось невозможно. Зато было отлично видно, как девушка спустилась с трибуны, уверенно направилась к нашей шеренге, затем, уже подойдя к нам почти вплотную, вдруг остановилась, будто бы в сомнении завертела головой — и внезапно вклинилась в строй справа от меня.
Кто-то из ясухаровских хихикнул.
Гм… Не то чтобы мне так уж была дорога эта чертова позиция правофлангового в отделении… Но, во-первых, что мое — то мое. Во-вторых, порядок есть порядок. А в-третьих, девица пришла сюда вместо Нади. Да, ясен пень, она не была в этом ни духа виновата, но моей симпатии к ней такое положение дел никак не способствовало…
— Сударыня, вам не сюда, — угрюмо буркнул я, аккуратно, но твердо оттесняя новенькую плечом.
— Почему? — удивленно посмотрела она на меня — вроде бы и снизу вверх, но при этом разве что не свысока. — Сие же третье отделение? — в речи новенькой будто бы слышался легкий акцент.
Справа снова послышались смешки.
— Третье, — подтвердил я. И не нашел ничего лучше, как только добавить. — Но место на его правом фланге необходимо заслужить!
— О, извúните, — кажется, все же слегка смутилась Иванова — и акцент в ее речи сразу сделался заметнее. — А где мóе место?
— В хвосте, — хмыкнула Маша Муравьева.
— Пока — вон там, — хмуро показал я глазами на левый фланг.
— Спасибо, сударь, — кивнула новенькая, похоже, вновь успевшая обрести былую уверенность. — Тогда я пойду туда. А сюда вернусь, когда заслужу. Кстати, что для сего нужно сделать?
— Набрать больше всех баллов по итогам учебного семестра, — был вынужден ответить я.
— Что ж, полагаю, за сим дело не станет, — одарила меня высокомерной полуулыбкой Иванова и, провожаемая взорами — отчасти насмешливыми, отчасти заинтересованными — неспешно двинулась в конец строя.
— Вызов принят, — хмуро бросил я — по сути, уже ей в спину.
Обернуться новенькая не соизволила.
Повторюсь: сами по себе на дух мне не сдались ни позиция правофлангового, ни место во главе стола в трапезной. Но что мое — то мое. И никакой такой Ивановой уступать это просто за красивые глаза я не собирался.
А глаза там, кстати, и впрямь были вполне себе красивые.
Ну да и духи с ними!
Глава 2
в которой я сплачиваю «жандармов»
Каждому курсу Федоровки полагался офицер-куратор из числа преподавателей — ну, что-то вроде классного руководителя в школе. Предполагалось, что за нас, первогодков, будет отвечать ротмистр Рылеев, но накануне начала учебного года тот нежданно корпус покинул, разделив незавидную участь майора Алексеева и полковника Пришвина. Вот уж ни за что не подумал бы, что и этот у нас — сторонник Романова! Помнится, с Огинским у бритоголового ротмистра были какие-то серьезные разногласия, как раз по вопросам внешней политики Империи.