Бледный утренний свет отчетливо обрисовывал поле и дом напротив. Сейчас, при свете, дом казался больше, чем накануне вечером, когда он словно растворялся в темноте. Основательное, крепкое деревянное строение, некогда, похоже, крашенное в желтый, — с течением времени дом выцвел до блекло-серого и теперь сливался с небом и снегами. Темными глазницами глядели пустые окна. Никаких признаков жизни.
У плиты Вероника обнаружила дрова — даже заботливо нащепанная растопка и та нашлась, выложенная поверх крепких толстых поленьев. Разожгу огонь, решила Вероника, и поставлю электрочайник — кофе сварить. Когда все было готово, она устроилась за столом, грея руки о кружку и слушая, как разгораются и потрескивают поленья.
Приехала она сюда наобум, сама не зная, на какой срок, и с собой привезла лишь несколько сумок и коробок, в основном книги и диски. Она так внезапно приняла решение уехать, что не успела толком собраться — вещи складывала впопыхах. Да и было ли решение? Скорее, бессознательный порыв. Вероника не строила планов, ничего не продумала толком, но тело и разум каким-то образом сделали за нее все, что требовалось, и вот она здесь — в этом белом безмолвии.
Пошел второй день ее новой жизни, но необжитой дом не спешил приручаться, и Вероника чувствовала себя здесь гостьей, а не хозяйкой. Кое-что оказалось подремонтировано — поклеены свежие обои, ванная выложена новым кафелем, да и краны обновлены. В кухне — новые шкафчики, аккуратные, удобные, но они как-то не вписывались в обстановку и нарушали общую атмосферу. Ведь сам дом был скромный, без претензий, слегка запущенный. Самая простая меблировка — в кухне стол и шесть стульев, в гостиной два диванчика и журнальный столик, а в спальне на втором этаже — пара кроватей, вот и все. По деревянному полу там и сям пестрели длинные полосатые домотканые половички. Занавесок на окнах не было — простенькие белые жалюзи. Вероника даже не позаботилась насчет подключения телефона, но мобильник с собой привезла — правда, он лежал выключенным в ящике прикроватного столика.
Осиротелый дом, и в нем — осиротелая жилица.
Жизнь на новом месте постепенно входила в колею. За неделю у Вероники сложился свой ритм, свои привычки. По утрам она вставала рано, пила кофе в кухне, наблюдала, как разгорается день и кухня наполняется светом. Казалось, дом постепенно обвыкается, принимает ее как хозяйку и их совместная жизнь понемногу налаживается. Подошвы Вероники уже выучили деревянные ступеньки лестницы, нос привык к запаху дома, а сама она мало-помалу оставляла свои отметины, следы, обживая пространство, внося отпечаток своей личности. Передвинула диваны в гостиной так, чтобы с них открывался вид из окна. Купила герань в горшочке и поставила на подоконник в кухне. А на кухонном столе устроила подобие рабочего места — держала там раскрытый ноутбук, готовый принять новые слова; здесь же, пообок, аккуратно были сложены записная книжка, ручки, словари. Вероника подолгу сидела за ноутбуком, уставившись в монитор, держа пальцы на клавиатуре, но то немногое, что удавалось написать, почти сразу стирала.
Независимо от погоды Вероника ежеутренне выходила на прогулку, но обыкновенно не встречала ни единой живой души — если только ей не случалось спуститься с холма в деревню. Раз поутру она вышла во двор и увидела оленя. Он стоял молча, неподвижно, не сводя с нее глаз, а потом беззвучно повернулся и плавным движением унесся за сарай. На снегу Вероника нередко видела следы — лосиные, лисьи. Ночи все еще были холодными, и под покровом темноты зима отвоевывала то, что успевала уступить днем. А потом наступали серые, морозные утра.
Дом напротив упорно хранил молчание, и окна его были все так же темны. Поначалу Вероника даже не могла понять, живет в нем кто или нет. А потом как-то перекинулась словом-другим с кассиршей в местной лавке: назвалась — и завязался разговор.
— Меня зовут Вероника Бергман. Я снимаю дом Мальмов, на холме.
— А, так вы новая соседка Астрид, выходит, — отозвалась кассирша. Улыбнулась и закатила глаза. — Ну, Астрид Маттсон, ведьма здешняя. Не сказать, чтобы общительная соседка. — Она передала Веронике сдачу и добавила: — Да вы сами узнаете.
Но соседку Вероника увидела лишь через две недели.
Сгорбленная старушечья фигура в темном тяжелом пальто и резиновых сапогах приметно и чуть ли не вызывающе выделялась на фоне снежной белизны. Соседка неуверенно ковыляла по обледенелой дороге под горку, в деревню. До этого дня она пряталась в надежной крепости своего дома, а тот, верный хозяйке, хранил ее секреты за темными окнами.