То же и с окружающим нас миром. Кому под силу; дать человеку, который никогда не видел слона или носорога, точное представление об их цвете, виде, величине и особенных свойствах; кто может удовлетворить разум, жаждущий истинно живого знания, рассказом о роскошном дворце, его архитектуре, даже при условии, что человек запомнит его во всех подробностях? Но тот же человек, если увидит хорошее изображение животного или верный слепок с дворца, тут же без всякого описания составит о них свое суждение. Философ с его учеными определениями добродетелей, пороков, государственной политики и семейных отношений заполняет память многими непогрешимыми основами мудрости, но они тем не менее остаются для воображения и суждения человека темными, пока не осветит их говорящая картина поэзии.
Туллию [183] стоит многих усилий — и он не обходится без поэзии — заставить нас познать силу нашей любви к родине. Лучше мы послушаем, что говорит старый Анхис в объятой пламенем Трое [184], или поглядим на Улисса, который, упиваясь любовью Калипсо, все же горюет о том, что далек он от своей нищей Итаки [185]. Стоики говорят, что гнев — это временное безумие [186]. Посмотрите на Софоклова Аякса [187], который рубит и колет овец и коров, думая, что это греческое войско под предводительством Агамемнона и Менелая [188], и скажите мне, разве вы не получили наглядного представления о гневе, разве не лучше оно, чем имеющееся в сочинениях ученых мужей, где есть и описание его вида, и разбор его отличительных свойств. Присмотритесь, разве мудрость и самообладание Одиссея и Диомеда, мужество Ахилла, дружба Ниса и Евриала [189] не доносят своего ясного света даже до самого невежественного человека? И, наоборот, разве совестливый Эдип [190], скоро раскаявшийся в своей гордыне Агамемнон, убитый собственной жестокостью отец его Атрей [191], неистовые в честолюбии Фиванские братья [192], Медея [193], упивающаяся местью, менее благородные Гнатон [194] Теренция и Пандар [195] нашего Чосера не изображены так, что и теперь делам, подобным тем, которые совершали они, мы даем их имена. И, наконец, разве добродетели, пороки, страсти не являются нам в столь естественном для себя виде, что, кажется, мы не слышим о них, а ясно их видим.
Какой совет философа, даже содержащий самое безупречное определение добродетели, может столь же легко воздействовать на правителя, как вымышленный Кир Ксенофонта; или наставлять добродетельного человека в любых обстоятельствах, как Эней Вергилия; или целое общество в виде "Утопии" Томаса Мора [196]? Я говорю "в виде", потому что если Томас Мор ошибался, то была ошибка человека, а не поэта, ибо его образец общественного устройства самый совершенный, хотя воплощен он, возможно, и не столь совершенно. Поэтому вопрос заключается в следующем: что обладает большей силой в поучении — выдуманный ли поэтический образ или соответствующее философское понятие? И если философы более показывают себя в своем ремесле, чем поэты в своем, как сказано:
то, я повторяю, в этом виновато не искусство, а те немногие, которые его создают.
Не подлежит сомнению, что наш Спаситель мог бы преподать нравственные понятия, но он рассказывал о сребролюбии и смирении — в божественной истории о богатом и Лазаре [198], о непослушании и прощении — в истории о блудном сыне и отце ликующем [199]; и то, что его всепроникающая мудрость знала, каково богачу в адском пламени и Лазарю в лоне Авраамовом, (как и раньше) теперь заставляет нас помнить о них и думать. Поистине что касается меня, то будто воочию вижу я небрежное расточительство блудного сына, обернувшееся потом завистью его к сытым свиньям. Ученые богословы отрицают, что в этих историях историческое содержание, и считают их назидательными притчами.
В заключение я говорю: да, философ учит, но учит он столь туманно, что понять его дано лишь ученым мужам, и это означает, что учит он уже ученых, тогда как поэзия — пища и для самых нежных желудков, поэт — настоящий народный философ, и доказательство тому басни Эзопа [200]. Прелестные аллегории, спрятанные в сказках о животных, заставляют многих людей, более звероподобных, чем настоящие звери, услышать голос добродетели в речах бессловесных тварей.
184
...что говорит старый Анхис в объятой пламенем Трое... — Имеются в виду слова, вложенные Вергилием в уста отца Энея (см. примеч. 36) Анхиса ("Энеида", II, 637-649), о том, что он не хочет покидать захваченную врагами Трою, а желает погибнуть вместе со своим городом.
185
...упиваясь любовью Калипсо... далек он от своей нищей Итаки. — Пребывание Одиссея у влюбленной в него нимфы Калипсо описано в V песни "Одиссеи" (149 сл.). Итака — родина Одиссея.
186
...гнев — это временное безумие... — Эту мысль высказывали Гораций ("Послания", I, II, 62) и Сенека; она была весьма популярна и в Средние века.
187
Аякс (греч. миф.) — один из героев Троянской войны, совершивший множество подвигов. После того, как греки постановили отдать доспехи убитого Ахилла (см. примеч. 65) не ему, а Одиссею, Аякс от гнева впал в безумие и, думая, что убивает своих обидчиков, перебил стадо коров. Придя в себя, Аякс, охваченный стыдом, бросился на собственный меч и погиб. Этот миф об Аяксе послужил основой трагедии Софокла "Аякс-биченосец", которую и имеет в виду Сидни.
188
...греческое войско под предводительством Агамемнона и Менелая... (греч. миф.). — Агамемнон — микенский царь, предводитель греков в Троянской войне, сын Атрея (см. примеч. 67). Менелай — брат Агамемнона и муж Елены, похищение которой явилось поводом к Троянской войне.
189
...самообладание Одиссея и Диомеда, мужество Ахилла, дружба Ниса и Евриала... (греч. миф.). — Одиссей, Диомед и Ахилл — греческие герои, сражавшиеся под Троей. Одиссей знаменит своей мудростью и многочисленными приключениями, которые он пережил на пути из Трои домой (они легли в основу сюжета "Одиссеи"). Ахилл считался самым доблестным из греков, воевавших под Троей. Нис и Евриал — спутники Энея, прославившиеся своей дружбой (Вергилий. "Энеида", IX, 176 ел., 433 сл.).
190
Эдип (греч. миф.) — фиванский герой, убивший по неведению своего отца и женившийся на собственной матери, благодаря чему он достиг фиванского престола. Узнав правду, Эдип в отчаянии ослепил себя и покинул Фивы. Сидни имеет в виду трагедии Софокла об Эдипе — "Эдип-царь" и "Эдип в Колоне".
191
...убитый собственной жестокостью отец его Атрей... (греч. миф.). — Атрей враждовал со своим братом Тиестом. Зарезав детей Тиеста, он накормил брата их мясом, а затем сам был убит оставшимся в живых сыном Тиеста. Вражда братьев Атрея и Тиеста — распространенный сюжет в античной трагедии (Софокл, Еврипид, Сенека). В данном случае подразумевается, очевидно, трагедия Эсхила "Агамемнон".
192
Фиванские братья (греч. миф.) — сыновья Эдипа Этеокл и Полиник, боровшиеся друг с другом за власть над Фивами. Полиник осадил город, где на- ходился Этеокл, и братья захотели решить свой спор поединком, в котором оба погибли. Этот миф послужил сюжетом трагедии Эсхила "Семеро против Фив".
193
Медея (греч. миф.) — колхидская царевна, с помощью которой греческий герой Ясон добыл волшебное золотое руно. Медея бежала с Ясоном в Грецию, где стала его женой. Когда Ясон задумал бросить ее, Медея, мстя мужу, убила собственных детей. Героиня одноименных трагедий Еврипида и Сенеки.
194
Гнатон — герой комедии древнеримского драматурга Теренция (см. примеч. 166) "Евнух". Тип нахлебника.
196
Томас Мор (1478-1535) — английский историк-гуманист, писатель и государственный деятель.
197
Поэту посредственных строчек // Ввек не простят ни люди, ни боги, ни книжные лавки (лат.). — См.: Гораций. "Наука поэзии", 372-373. Перевод М. Гаспарова.
200
...басни Эзопа. — Эзоп — легендарный греческий баснописец (VI в. до н. э.), был, по преданию, рабом. Первое собрание приписываемых Эзопу басен было составлено в 300 г. до н. э. Димитрием Фалерийским. Во времена Северов (II-III вв.) появился сборник "Эзоповых" басен, составленный Бабрием, где басни были переложены стихами. Число и порядок басен в различных рукописях и изданиях весьма различны. В Средние века "Басни Эзопа" были первой книгой для чтения в школах.