Итак, (я думаю), никто не осудит истинное назначение Комедии и того менее высокой и прекрасной Трагедии, которая вскрывает раны и обнажает спрятанные под парчой язвы; короли из-за нее боятся быть тиранами и тираны открыто проявлять свой тиранический нрав; пробуждая восхищение и сострадание, она учит, как ненадежен этот мир и на каком шатком фундаменте возведены золотые крыши; от нее мы узнаем:
Плутарх приводит замечательное доказательство того, как сильно она может взволновать: превосходно сочиненная и разыгранная, трагедия исторгла потоки слез из глаз отвратительного тирана Александра Ферейского [250], который безжалостно предал смерти несметное множество людей, в том числе своих родственников. Даже он, который не стыдился творить трагическую несправедливость, не смог противостоять сладостному насилию трагедии. И если он все же не стал добрым, то только потому, что, вопреки самому себе, не захотел прислушаться к тому, что могло смягчить его ожесточенное сердце. Нет, не Трагедию они не милуют, ибо нелепо отвергать столь совершенное представление того, что более всего достойно быть познанным.
Может быть, в немилость впал Лирический вид? А ведь он в добром согласии с лирой воздает хвалу благим делам, учит законам нравственности и не забывает о Природе [251]. Иногда, поднимая голос к небесной выси, он поет славу бессмертному Богу. Да, придется мне признать себя варваром, потому что никогда не слушал я старинную песню о Персее и Дугласе [252], чтобы мое сердце не было тронуто больше, чем звуками боевой трубы, хотя поется она странствующим слепцом, чей голос не уступает в грубости языку песни. А как бы взволновала она, свободная от пыли и паутины невежественного времени и украшенная роскошным красноречием Пиндара [253]! В Венгрии на пирах и прочих празднествах по обычаю поют песни о подвигах предков, которые этот поистине воинственный народ считает искрами, не дающими погаснуть неколебимой отваге в сердцах людей. Несравненные лакедемоняне и на поле сражения шли с музыкой, и дома с удовольствием пели только что сложенную песню: воины рассказывали в песнях о делах сегодняшних, старики — о минувших, мальчики — о будущих. Тем же, которые скажут, что Пиндар не единожды воздавал высокую хвалу малым победам, следует ответить, что это заблуждение поэта, но не поэзии, вина времени и обычаев греков, которые так высоко ценили свои забавы, что Филипп Македонский [254], когда ему сообщили сразу о трех замечательных победах, отдал предпочтение той, что была выиграна на Олимпе в состязании колесниц. И все же этот вид наиболее способен пробудить мысль от спячки и увлечь ее описанием славных деяний, потому так часто удавалось это и неподражаемому Пиндару.
Остался один Героический вид, одно название которого (я думаю) должно устрашать клеветников, ибо никакое воображение не посмеет направить язык к злословию о нем, сотворившем таких великих воинов, как Ахилл, Кир, Эней, Турн, Тидей и Ринальдо [255]. Он не только учит истине и побуждает к ней, но учит и побуждает к самой высокой и прекрасной истине; он заставляет великодушие и справедливость сиять сквозь все смутные опасения и путаные желания; он — если верны слова Платона и Туллия, что лицезревший добродетель будет дивно поражен любовию к ее красоте, — наряжает добродетель в праздничные одежды, чтобы еще более прекрасной явилась она тому, кто не пренебрежет ею, не постигнув ее. Все, что уже было сказано в защиту прекрасной Поэзии, сказано и в защиту Героического вида, который не просто вид, но лучший и самый совершенный вид Поэзии. Образ каждого деяния волнует и просвещает разум, а благородный образ великих достоинств зажигает разум желанием стать достойным и дает совет, как стать достойным. Достаточно одного Энея занести на доску вашей памяти: как ведет он себя, когда гибнет его родина; как спасает своего старого отца; как дорожит священными реликвиями; как подчиняется божественной воле и покидает Дидону [256], хотя и пылкая любовь, и простая человеческая благодарность требовали от него иного; какой он в бурю и в веселии, на войне и в мирное время, как изгнанник и победитель, как осажденный и осаждающий; какой он с чужестранцами, с союзниками, с врагами и с самим собой; наконец какой он изнутри и снаружи, — и я думаю, что для не предубежденного разума этот образ будет в высшей степени полезным; как сказал Гораций:
249
Грозный, правит он твердою властью, устрашает робких; страх же возвращается к породившему его (лат.). — Цитата из трагедии Сенеки "Эдип" (III, 705-706). О Сенеке см. примеч. 189.
250
Александр Ферейский (IV в. до н. э.) — тиран, известный своей жестокостью. Случай, упомянутый Сидни, описывает Плутарх ("Александр", "Пелопид"). Трагедия, столь сильно повлиявшая на Александра, была "Троянки" Еврипида.
251
...учит законам нравственности и не забывает о Природе. — Об этом см. также в "Астрофиле и Стелле" (сонет 3).
252
...старинную песню о Персее и Дугласе... — Вероятно, имеется в виду одна из баллад Chevy Chace.
253
Пиндар (род. в 522 г. до н. э.) — величайший лирический порт Древней Греции. Он писал гимны богам, восхваления героям, "эпиникии" — прославления победителей Олимпийских игр, погребальные песни.
254
Филипп Македонский (382-336 гг. до н. э.) — отец Александра Македонского. Плутарх в "Александре" (3) рассказывает, что Филипп получил одновременно три радостных известия: о рождении сына, о взятии города Потидеи и о победе своего коня в скачке на Олимпийских играх.
255
...Тидей и Ринальдо. — Тидей (греч. миф.) — участник похода семерых против Фив, отличавшийся храбростью и жестокостью; герой поэмы "Фиваида" римского поэта Статия (I в. н. э.) — Ринальдо — герой поэм Ариосто ("Неистовый Роланд") и Тассо ("Ринальдо", "Освобожденный Иерусалим").
256
Дидона — героиня "Энеиды" Вергилия, основательница Карфагена, давшая приют Энею и страстно в него влюбившаяся. Эней покинул ее по велению богов.