Читать онлайн "Астрофил и Стелла. Защита поэзии" - Сидни Филип - RuLit

Разве мы не знаем, что искусство Лекаря (которое защищает наши тела от разных болезней), будучи извращено, учит применению ядов — самых страшных разрушителей? И не вскормило ли (если перейти к высшему) извращенное слово Бога ересь, и не стало ли его извращенное имя богохульством? Воистину иголка не причинит много вреда, и столь же справедливо (пусть сказано это будет в отсутствие дам), что и много пользы она тоже не принесет. Мечом можно убить отца, и мечом можно защитить короля и родину. Итак, подобно тому, как обвинение Поэзии во лжи ничем не было подтверждено, так и обвинение в извращении обернулось хвалой.

Утверждают, что до того, как поэты получили признание, наши соотечественники находили сердечную радость в действии, а не в воображении, в деяниях, достойных описания, а не в описании того, что достойно свершения. Что это за давние времена, я думаю, и Сфинкс [272] едва ли ответит, поскольку нет памяти столь древней, чтобы не помнила она о Поэзии. Несомненно, что и народ Альбиона [273] в самые древние времена не обходился без Поэзии. Право, не является ли сей довод, хотя он и метит в Поэзию, ядром, направленным в noзнание вообще, или книжность, как они это называют. Того же мнения были и готы; о них писали, что когда они, разграбив знаменитый город, обнаружили в нем богатейшую библиотеку, то один из числа палачей (вероятно, одинаково годный как к уничтожению плодов ума, так и умертвлению тел) собрался было поджечь ее. "Не надо, — с важностью сказал ему другой. — Остерегись делать сие. Пока они заняты своими игрушками, мы без труда захватим их земли."

Да, так обычно утверждают невежественные люди, и мне часто приходилось слышать в защиту такого утверждения длинные речи; но так как это направлено против познания вообще, включающего Поэзию, или скорее всего познания, кроме Поэзии; и так как мне пришлось бы отойти от моего предмета слишком далеко или, во всяком случае, совершенно неоправданно (очевидно, что власть над действием должна приобретаться при помощи знания, а знание — лучше всего соединением многих знаний, то есть чтением), то я приведу слова Горация, с чьим мнением согласен:

jubeo stultum esse libenter [274].

Что касается Поэзии, то она менее всех прочих годится для подобного обвинения.

Потому что Поэзия — спутник воинства. Я готов поклясться, что Неистовый Роланд и благородный король Артур [275] никогда не разочаруют солдата, однако ens [276] и prima materia [277] вряд ли примиримы с латами. Как я уже говорил в начале, даже турки и татары восхищаются поэтами. Грек Гомер прославился еще до того, как прославилась Греция. И если на догадку позволительно отвечать догадкой, то воистину может оказаться, что как ученые мужи с помощью поэта приобщались к первому свету знаний, так и герои с его помощью постигали первые представления о мужестве. Удовлетворимся лишь примером Александра, которого Плутарх признал столь доблестным [278], что и Фортуна служила ему не проводницей, а всего лишь скамеечкой для ног, и даже не Плутарх, а сами его деяния говорят, что, он был истинным чудом среди царей-воинов. Сей Александр оставил своего учителя, живого Аристотеля дома, а взял с собой в поход мертвого Гомера. Он предал смерти философа Каллисфена [279] якобы за философское, а на самом деле мятежное упрямство, но, говорят, он всегда мечтал, чтобы Гомер был жив [280]. Он достаточно хорошо понимал, что его ум обрел смелость более благодаря Ахиллу, нежели ученому определению смелости. И если Катону не понравилось, что Фульвий взял на поле брани Энния [281], то на это можно ответить так: пусть это не нравилось Катону, зато нравилось благородному Фульвию, иначе он сего не сделал бы. Кстати, то был не великий Катон Утический [282] (чью память я несравненно более чту), а его предок, который поистине жестоко карал прегрешения и, помимо сего, никогда не приносил жертв на алтарь Граций [283]. Он питал отвращение к учению греков и хулил его, но, будучи восьми десятков лет от роду, начал его изучать, вероятно, опасаясь, что Плутон [284] не понимает по-латыни. По римским законам никто, кроме воинов, не мог участвовать в военных походах, поэтому хотя Катону и не нравилось присутствие в войске Энния, но это было вызвано не его поэтическими сочинениями. Что касается Сципиона Назики [285], который, по всеобщему мнению, был достойнейшим римлянином, то он любил Энния. И оба его брата [286], доблестью своей заслужившие прозвища Азиатский и Африканский, столь любили его, что велели похоронить его в своей гробнице. Итак, свидетельство Катона направлено лишь против самого Катона, ибо ему противостоят свидетельства более именитых людей: значит, оно не имеет силы.